А. Разумовский: Ночной император

Карета развернулась… и понеслась в сторону Москвы! На этот день богомолье кончилось.

Назавтра все повторилось сначала. Но только отсчет начался со вчерашних памятных дубков. До прекрасной березовой рощицы вблизи села Тайнинского. А потом?..

Потом опять же в Москву. Чтоб на следующий день начать путь от березовой рощи до соснового борка…

…до шумной веселой мельницы на приглянувшейся речушке…

…до роскошного кабака, нарочно для того и построенного…

…до Святого колодца…

…до сельской свадьбы, приуроченной к такому событию…

…до купецкого села Братовщина…

…до Клязьмы…

…до других дубков…

…до очередных березок…

Хождение к Троице-Сергиевой лавре, с неизбежным возвращением в Москву, с заходами и заездами ко всем именитым паломникам, с гостеваньями иногда дня по три, с попутными свадьбами и крестинами, с молебнами во всех встречавшихся церквах, перебивавшими дорогу развеселыми хороводами, со стоящими обочь на коленях, повязанными единой цепью колодниками, с нытьем несчастного маркиза, с нервными припадками великого князя, с попутной любовной утехой многочисленных фрейлин, даже с похоронами некоторых ослабевших паломников, продолжалось почти целое лето.

Государыня Елизавета Петровна не любила мелкошажно ходить. Она широко, по батюшкину нраву, шагала. Как же ближайшие люди могли от нее отставать?

Графа Алексея Разумовского выручала счастливая подагра. Во все продолжение паломничества он если и покидал карету, так только для того, чтобы всласть поваляться на коврах при лужке, при зеленом поле…

Жизнь он понимал по-своему.

XI

Во время путешествия государыни в Киев по подписи собирали с обывателей 23 000 лошадей; 15 000 под одну только свиту! Но, выставлял лошадей, малороссийская старшина, а за ней и простое казачество выставляли и громкое требование:

— Ге-етмана!

— Геть нам главного козаченьку!..

Собирали подводы, а одновременно и подписи под челобитною: «Матушка Государыня, защити народ свой от лихоимцев и разорителей!..» Это было как припев к бесконечной чумацкой песне.

К тому же и «друг нелицемерный» не уставал повторять:

— Заступись, господыня. А они, когда потребно будет, заступятся за тебя. Вон турки опять на рубежах! Вон лукавые ляхи! Не премину ругать их, хотя утверждают, что Разумовские произошли от польских князей Рожинских. Стенает народ малороссийский от неурядиц…

— Друг нелицемерный! — не возражала Елизавета. — Мы же договорились: вот подрастет наш гетман.

Гетман подрастал. Он уже был президентом Академии наук. У него вслед за старшим братом появились свои поместья на земле близ киевской. Гетмана, конечно, в Петербурге назначали, но его еще и избирали из своих знатных малороссов. А чем не знатен Кирилл Григорьевич Разумовский?

К тому ж свой человек в Петербурге. Самостоятелен и уже не холост, женат. И на ком? На племяннице самого канцлера Бестужева, урожденной Нарышкиной! Считай, на сроднице императрицы.

Да, поартачился еще не нагулявшийся младший братец, но куда денешься против старшего? Особенно если канцлер да граф Алексей Григорьевич давно, еще в бытность за границей, его оженили. Сама государыня благословила молодожена, поднеся ему на золотом подносе шесть тысяч душ, да шесть тысяч рубликов. Много ли найдется по Малороссии даже бунчуковых полковников с такой ясновельможностью?

Сенат получил Указ: «Быть в Малороссии гетману по прежним тамошним правам и обыкновениям и оного во всем на таком основании учредить…»

А раз есть Указ и есть гетман — уже добропорядочный семьянин, чего же более тянуть?

В 1750 году в славный казацкий стан Глухов приехал один из самых доверенных императорских людей граф Гендриков. По вежливому его приглашению собралась вся генеральная старшина во главе с сыном последнего гетмана, Лубянским полковником Апостолом. Опять прошение на имя ее императорского величества. Тут уже подписывались без обиняков. Поименно и об одном же имени: Кирилл Разумовский, ясновельможный пан и он же президент Академии наук!

Правда, среди генеральных полковников, бунчуковых товарищей, старшины полковой, сотников, архиереев и всего окрестного духовенства рядовых казаков не оказалось, но велика ли беда? Да и какой наигромаднейший дворец все казачество поместит? Набольшие люди выбирали, для их же блага, казачьего гетмана, а дело казаков — махать сабельками, коль нужда придет.

Самого Кирилла Разумовского в тот день в Глухове, конечно, не было, — он пребывал в приятной беседе со старшим братом, к чему позднее присоединилась и сама государыня. А в Глухове и без него шло все как должно. Собрались полки с музыкою и стали в казачий круг; те самые полки, что государыню встречали, в тех же парадных черкесках. Торжественное шествие началось. Несли знамя, гетманскую булаву, которая знавала еще Богдана Хмельницкого. Несли бунчук, печать, все под охраной гетманской когорты. А впереди всех ехал секретарь с высочайшею грамотой; он же и зачитал ее, не утруждая графа Тендрякова. По прочтении граф лишь вопросил:

— Кого избираем в гетманы, козаченьки?

Все единодушно отвечали:

— Козацкого сына!

— Ясновельможного земляка!

— Кириллу Разумовского!

— Геть!