А. Разумовский: Ночной император

— Царям да королям, хоть англицким, хоть французским, конечно, несладко приходится, но с чего же они злятся на слуг своих верных? Вот я сейчас «Куранты» штудирую, как раз времен Петра Великого. Умишком своим махоньким уразумел, за что он поверг на пытки и смерть сына своего Алексеюшку. Ладно, дело отцовское, да и понятное: не шел сынок по стопам отца. Но как прочитал, что он, вернувшись из похода, казнил смертью лютой своего истинно верноподданного Вилима Монса — так и в ужас впал. Гнев-то великий — с чего явился? Не осмыслить мне такие деяния…

Елизавета прямо взорвалась:

— А вот как повелю и тебя казнить — тогда поймешь! Прочь с глаз моих!

Кирилл выскочил в слезах и в ужасе всамделишном, не книжном. Алексей попробовал встать между Елизаветой и разгневавшим ее братцем своим.

— Я воспрещу ему, балбесу, гостевать там, где пребываешь ты, благодетельница.

Она и на него тем же гневным зарядом:

— И ты — прочь!

Алексей, поклонившись, молча вышел. Ах, дурной Кирилка! Он ведь и не догадывался, со всей своей книжностью, какую семейную рану задел. Пошто казнил? Да по то, что, пока государь пребывал в трудах и походах, она, Екатерина-то — жена и, следовательно, мать Елизаветы, — услаждалась грешной любовью с этим самым Монсом, правителем ее вотчинной канцелярии. Как можно об этом спрашивать у дочери, по поводу которой до сих пор злословят, что она незаконнорожденная…

Хотя Елизавета на него-то свой гнев лишь походя выпалила, он братцу воспретил бывать у себя. Елизаветушка могла и без доклада заявиться, уследи-ка за такой опаской! Да и не место сопливому пастушонку у царского трона — думая так, он забывал, что и сам когда-то волам хвосты крутил… Но что свое! Гневаясь совсем не по-царски, а по-братски, он о дурошлепе все-таки великое попечение держал. В такие домашние мелочи государыня ведь не входила. Готовя Кирилку к отъезду за границу, двоих самолучших наставников приставил, от которых и сам немало ума перенял. Первым по давности знакомства был Григорий Теплов, воспитанник незабвенного Феофана Прокоповича. Вон когда было! Не кто иной, как секретарь великого канцлера Артемия Волынского, четвертованного Анной Иоанновной за его слишком русские взгляды и откровенную вражду к Бирону. Это случилось тогда, когда цесаревна Елизавета тайно отправила его, гоф-интенданта Разумовского, в глухие Гостилицы, чтоб не попался на глаза Бирону. Погибая, благородный Артемий Волынский сумел выгородить своего секретаря и все взять на себя. Теперь Григорий Теплов и был приставлен к неучу Кирилке.

А другой-то? Василий Ададуров, тоже адъюнкт академии да и личный секретарь его, Алексея Разумовского.

Строго наказано было верным учителям: строгайте и чистите хохленка без всякой поблажки. Хоть конской скребницей!

Уже в марте 1743 года и отправил его с глаз долой — заграница дурь вышибет. Личный надзор поручался Григорию Теплову, «дабы учением наградить пренебреженное ныне время». Учреждалось строжайшее инкогнито, чтобы и тени не бросить на русскую императрицу: в Европе-то шла война.

Делал старший брат все обстоятельно и продуманно. Чтоб не было никакой поблажки, дал Кириллу, кроме устных внушений, и письменную инструкцию. О трех пунктах, где все расписал:

«I) Во-первых, крайнее попечение иметь о истинном и совершенном страхе Божием, во всем поступать благочинно и благопристойно и веру православную греческого исповедания, в которой вы родились и воспитаны, непоколебимо и нерушимо содержать, удерживая себя от всех предерзостей праздности, невоздержания и прочих, честному и добронравному человеку неприличных поступков и пристрастий.

II) В рассуждение же ваших молодые лет, также и для других важных обстоятельств, изобрел я за потребность для вас до данного впредь от меня определения поручить в смотрение и предводительство Академии наук адъюнкту Григорию Теплову. Чего ради через сие наикратчайше вас увещевать; к нему, как определенному над вами смотрителю, с надлежащим почтением во всем быть послушну…

III) А понеже главное и единое токмо намерение при сем вашем отправлении в чужестранные государства состоит в том, чтобы вы себя к вящей службе Ея Императорского Величества, по состоянию вашему, способным учились и фамилии бы вашей собою и своими поступками принесли честь и порадование…

Алексей Разумовский».

Пространная инструкция была дана и куратору Теплову.

В исходе марта Кирилл Григорьевич отправился в Германию и Францию — под именем Ивана Ивановича Обидовского.