А. Разумовский: Ночной император

И Бог дал здравие государыне Елизавете Петровне. Другое дело, надолго ли?..

V

Наступило 20 сентября 1754 года. Рано утром, чуть ли не в ночь, вбежала Елизавета:

— Будет… будет сегодня наследничек! Павел Петрович!

— А если наследница? — едва успел Алексей накинуть шлафрок.

— Баб не будет! — вскричала, быстро впадая в гнев, Елизавета. — Не слишком ли много якшаешься ты, мой друг, с великой княгиней?

— Помилуйте, — обиделся он. — Только в той мере, в какой ваше императорское величество перепоручили мне сие дело. Как обер-егермейстеру, услаждающему охотой наряду с другими и великую княгиню. Иль я не так что сделал?

Гнев у нее быстро сходил на милость:

— Да так, все так, мой друг. Но перечить-то мне зачем?

Алексей развел свои большие, красивые руки, как бы пытаясь объять располневший стан государыни. Жеста этого, прежде привычного, конечно, не докончил. Рассмеялся:

— Да если б я перечил, где б я сейчас был?..

Он подумал о Мезени, где пребывали родители императора Иоанна Антоновича, еще севернее — о Бироне, который никак не мог закончить свою жизнь, да хотя бы и о несчастной Лопухиной… Перечить! Государям! Ведь не так же глупа Елизавета, чтоб думать об этом?

Она, кажется, тоже усомнилась в своем предположении.

— Не могу я гневаться на тебя, друг нелицемерный. Кто может заменить тебя?..

Он помыслил о том, но вслух не сказал. Но Елизавета поняла.

— Оставлю я лучше тебя, а то ты опять что-нибудь умозришь! Зря я, что ли, уже имечко дала: Павел Петрович! Да будет сие!

Она вышла своей быстрой, крепкой походкой. Словно и не была еще недавно при смерти…

«Никто тебя так не пожалеет, Елизаветушка, как я, — вслед ей вздохнул Алексей. — Надо же! Загодя имечко еще неродившемуся наследнику сотворила!»

На половину первого камергера Алексея Разумовского — Иван Шувалов занимал во дворце все-таки скромный, боковой придел — с утра же и заявился канцлер Бестужев. Тоже не спалось? Тучи над ним опять сгущались, как не поплакаться пред свояком, даже в такое время не потерявшим своего могущества?

Но на этот раз канцлер плакаться не стал. Иное изрек:

— Не рано ли переполох развели во дворце? Как подъехал, гляжу: кровать громадную родильную волокут, повивальную бабку, немку фон Дершарт, под руки ведут, великий князь с радости ли, с горя ль собак по двору гоняет. А мне к тому же секретная депеша из Стокгольма… — до шепота понизил он голос. — Догадываешься, Алексей Григорьевич?.. От Сережки Салтыкова, почетной ссылкой награжденного… виновника всего этого переполоха! Спрашивает обиняком, опасаясь все-таки распечатки депеши: нет ли чего новенького, до меня касаемого? Вот, — достал из плотного конверта такой же плотный лист. — Посмотри… да и высеки огня. Безобидная депеша, а ведь при случае Александр Иванович в строку поставит.

— Чего высекать? — глянул Алексей на депешу. — Камин горит. Но не жалко ль?

— Жалеть дураков не приходится. — Бестужев сам бросил депешу вместе с конвертом в камин. — Нас-то, Алексей Григорьевич, кто пожалеет?

— Ну-у, Алексей Петрович! Нас еще рановато жалеть.

— Ой ли? Я так и ложусь, и просыпаюсь с этой мыслью. А все из-за Франции проклятой! Из-за Людовика! Перессорят они меня со всей Европой.

— Но него нам, друг мой, умствовать. Ведь наследника ждем… с наших-то легких рук! Давай за его здравие. Уж государыня мне тайно имечко огласила. Павел Петрович! Загодя. Каково?

— Поистине, пути Господни неисповедимы… Да будет ли день-то хоть настоящий?

Все светало, светало, а дня не было. Бестужев от уютного стола стал подниматься:

— Ну, я пойду, Алексей Григорьевич.

— Что делать, не буду больше удерживать… Хотя? Слышишь, Алексей Петрович? Переполох какой?.. Орды татарские, что ли, во дворец ворвались?

Как ни велик старинный Зимний дворец, — из Летнего уже на зиму обосновались, — как ни толсты его стены, а прошибает топот.

— Нельзя тебе уезжать, Алексей Петрович. Если наследник родился, пушки должны бить. Кто, кроме тебя, отдаст такое распоряжение?

Они еще не успели насладиться татарским топотом, как с разных дверей набежали два камер-лакея, без всякого доклада и церемонии крича:

— Говорят, канцлер?..

— Где-то тутока?..

— Государыня!..

— Требует!..

Ни граф Разумовский, ни канцлер Бестужев не обратили внимания на лакейскую бестактность. Раз требует государыня — чего ж…

Бестужев быстрым шагом по внутренним переходам пошел в приемную Елизаветы.

Алексей уже не сомневался: сейчас последует Указ — бить сто один выстрел!

Но ему в той женской сутолоке делать было вроде нечего. Не раздеваясь, он прилег на диван, возле дотлевавшего камина. Пожалуй, и вздремнул, чего уж там.

Проснулся от того, что камер-лакей тряс за плечо:

— Ваше сиятельство… записка!..

После дремы он долго не мог взять в толк, чего его будят. Но камер-лакей доверительно требовал:

— Великая княгиня… просят!..

Это уже было понятнее. И всего-то несколько слов:

«Алексей Григорьевич, ради Бога, навестите меня! Екатерина».