А. Разумовский: Ночной император

Он чинил новое перо, которое и вложил в руку президенту академии.

«…Закон наш православный греческий перво всего возчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменаю древняго в России православия и принятием иновернаго закона…»

Что ты будешь делать с перьями! Плохи нынче гуси пошли. Плохи!

Но старший брат думал о другом — не о перьях.

— Брат мой младший! Это не совет — это повеление отцовское. В отца ли я тебе? — Получив торопливый кивок, он продолжал: — Мы не может судьбы предугадать. Чем кончится нынешнее противостояние? Трудненько будет, похлеще, чем при Елизаветушке… Елизавета-то кто? Цесаревна! Дочь петровская! Сам знаешь, как я хорошо отношусь к Екатерине, но кто она? Немка! Немка, брат. Как ее воспримет народ российский? Да хоть и ближний, гвардейский? Стоило Елизавете в кирасе, вздетой поверх домашнего платья, явиться перед гвардейцами, и всего-то с пятком сопровождающих… Воронцов там, я вот, лейб-медик Лесток, еще несколько, ты, малолеток… всего на двух санях… стоило ей вопросить: «Знаете ли, что я?» — как весь гвардейский строй глотками верноподданными ответствовал: «Ты дочь Петрова! Веди нас!» Так-то, брат. Тем ли голосом ответят сейчас гвардейцы?!

Кириллу не нравилось слишком заумное разглагольствование старшего брата.

— Ты это к чему, Алексей Григорьевич? Бежать прытью в Ораниенбаум? К Петру… Невеликому?!

Алексей обнял разгоряченного измайловца:

— А к тому, что прикажи всем твоим домашним: марш-марш собраться — и ко мне в Гостилицы. А уж наше дело мужское.

Кирилл разжал стиснутые было зубы:

— Ай верно, брат! Графинюшка! — зычно позвал он. — Дочки! Полчаса на сборы!

Графиня Екатерина Ивановна не на острове же необитаемом была, все предыдущее из раскрытых дверей слышала. Она еще раньше того, на всякий случай, велела приготовить три кареты. Для себя. Для дочек. Для ближайшей прислуги. Ей оставалось только успокоить своего гетмана, который так шумно обратился в полкового измайловца:

— Мой дорогой, мы в четверть часа соберемся.

Кирилл ничего не понял из этой поспешности. Алексей хмыкнул:

— Женщины верно мыслят. Тем более я им уже об этом загодя сказал. Да, да, не удивляйся! Не исключено, что я же и провожу их на дорогу к Гостилицам. Ты занимайся своими делами. Все ли дописал?

Кирилл схватил новое перо.

«…Слава российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, через многое свое кровопролитие заключением новаго мира с самым ея злодеем отдана уж действительно в совершенное порабощение; а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего отечества, совсем испровержены. Того ради убеждены будучи всех наших верноподданных такою опасностью, принуждены были, приняв Бога и Его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных ясное и нелицемерное, вступили на Престол наш всероссийский, самодержавной, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили.

Екатерина».

Пока Кирилл присыпал написанное золотоискрящимся песком, старший брат читал из-за его плеча.

— Кажется, не зря я отсылал тебя когда-то за границу… Ты похлеще Елизаветушки обосновал воцарение! И смело, смело взял на себя… Екатерина-то и знать не знает, что уже на троне!

— Когда согласовывать! Говори: отсылать ли в печать?

Алексей задумался.

— Другого выхода нет… Отсылай!

Заведователь типографии уже был привезен адъютантами. Но когда он прочитал манифест, то пал в ноги:

— Помилуйте, ваше сиятельство! У меня жена, детки…

Никогда таким не видел Алексей брата.

— Или ты сейчас же в подвалах академии отпечатаешь в сотне экземпляров сей манифест — или голова твоя тут же слетит с плеч! — Он сдернул со стенного ковра казацкую саблю. — Ступай! Под моим конвоем.

Два доверенных измайловца взяли заведователя типографии под локотки и, вместе с рукописным манифестом, увезли в типографию.

— Нет, брат, из тебя вышел бы новый Мазепа! — без околичностей похвалил Алексей.

— Только не Мазепа! — обиделся Кирилл. — Я законному престолу присягаю.

Алексей промолчал. Как ни витиевато писал брат, — где же здесь законность?

Один император при полной короне пировал в Ораниенбауме, другой, хоть и без короны, но законно коронованный, Иоанн-то Антонович, пребывал в Шлиссельбурге — значит, третья корона?!

Свихнуться можно было от таких мыслей…

Алексей хлопнул вовремя поданный кубок и пошел провожать родичей в укромные свои Гостилицы.

Кирилл, уже успевший облачиться в измайловский мундир и препоясанный шпагой, был серьезен и немногословен. Только и сказал:

— Иду к своим.

— С Богом! — перекрестил его Алексей.

— С Богом и тебе!

Что еще можно было говорить, увозя на всякий случай его семью?..

VII