А. Разумовский: Ночной император

Но Алексей Орлов морских обычаев не знал, а потому и действовал на южных морях, как близ Кронштадта. Уму европейскому невообразимо, но этот богоподобный великан походя, немало не сомневаясь, загнал весь турецкий флот в тесную Чесменскую бухту и в темной ночи, рискуя и сам сгореть, пожег его, так что зарево и невские берега осветило. В Петербурге победно били пушки; фейерверки тщились затмить и чесменские пожарища, и только два человека, пожалуй, сквозь радость побед прозревали грядущие скорби.

Первой была императрица Екатерина Алексеевна. Она жаловала графу Алексею Орлову титул Чесменского, но гневалась в отношении европейской самозванки, которая по-прежнему разъезжала в карете с российскими императорскими гербами, а поляки ей услужливо подсвистывали. Тем более и Пугачевское восстание как раз разгоралось, и говорили, что княжна Тараканова находится в постоянных сношениях с Пугачевым. А полякам то и надо! В смуте российской польская гордыня искала свою «незалежность».

Вторым озабоченным человеком был, конечно, граф Алексей Григорьевич Разумовский. Он стремительно и неотвратимо старел, но никак не мог отделаться от призраков молодости. На самом-то деле, кто ж она, княжна Тараканова, которая трясет везде пергаментами с рукотворными письмами Петра Великого, его жены Екатерины, да и недавними, — руки Елизаветы Петровны. Она дочь, понимаете, дочь почившей в Бозе государыни и ее тайного супруга Алексея Разумовского! Стало быть — внучка Великого Петра и единственная законная наследница российского престола. Немка Екатерина, свергнувшая с престола и умертвившая внука преславного завоевателя, — Петра Федоровича! — никакого права на престол не имеет. А посему…

Как назло, бесследно исчезли, то ли в Митаве, то ли в Киле, то ли еще где-то, обе племянницы Разумовского, вместе со своей провожатой-гувернанткой.

Государыня Екатерина Алексеевна, время от времени как бы ненароком встречая Алексея Разумовского, ненароком же и вопрошала:

— А что, любезный граф? Не нашлись ваши запропавшие племянницы? Пора, пора!

Если бы не великое доверие, от таких слов и до Шлиссельбурга недалеко. Речь-то ведь шла о российской короне.

Даже погрязая в старости и болезнях, Алексей не мог отделаться от роковых призраков. Дочь? Его дочь — претендентка на российский престол?!.

Получая от Алехана скупые и пока что ничего не говорящие известия — ищем, мол, ищем! — он надоумился учинить свой собственный сыск.

Уж кто-то, а он-то знал, кто такие Дараганы-Тараканы — надо же, как лукавые поляки все на свой пшецкий лад переделали! Когда были реестровые казаки Розумы — были и реестровые Драги; когда же Алексей Розум стал Алексеем Григорьевичем Разумовским — стал и Ефим Драга не чем иным, как Дараганом. Так и благозвучнее, и уважительнее. За него отдавали Веру Григорьевну, сестрицу столь близкого к трону человека. Алексей и приданое по своей щедрости определил, и по его повелению записали Ефима Дарагана в бунчуковые товарищи — эва, к самому гетманскому знамени! От Ефима, ни от кого другого, и народились дочки, Августа да Лизавета. Откуда же слух пошел, что не было у Ефима второй-то дочки, были сыновья?..

Ефим умер, племянницы по недогляду дядюшки затерялись в Малороссии, да и с фамилией какая-то путаница произошла. Если они по рождению — Дараганы, то откуда же мог взяться конногвардеец Дараган, о котором Алехан говорил? Разве что из сыновей Ефима?..

Родичи Алексея Разумовского, с его левой руки, так размножились и тоже приобщились к его фавору, что немудрено и напутать. Откуда ему знать — были, нет ли дочки, были, нет ли сыновья, да и кто на ком женился?..

Так, отрываясь от болезней, старости и встающих у постели призраков, и вел он свой собственный сыск. Верные люди, не за страх, а за совесть, вели это тонкое дело.

Они-то, верные люди, и привели к нему владимирского купца-негоцианта. Был Алексей на то время в Москве, в своем же доме на Покровке. Да хоть и в Петербурге бы — у купца нога легкая; он давно обратился в бывалого москвича, и больше того — в заграничного торгового гостя. Дело купеческое, обычное, коль фартит.

Необычным был рассказ купца.