…А родись счастливой

— Оно, считайте, ровесником Ленинграда будет. Значит уж далеко за двести лет ему. А первой усадьба строилась. И тоже каменная была. Не устояла, правда, в разные годы. Пожар случался в восемнадцатом году, да разбирали потом по кирпичику на всякие нужды. А красивая была усадьба! Я её на одной картине видел в музее. Сказка! По этой картине и строили новую. Кирпича нам, конечно, не отрядили столько. Уж на что Сокольников Анатолий Сафроныч ходовой мужчина был, это который… Ну, муж ваш, Любовь Андреевна… Это он вздумал обратно отстроить усадьбу… Так и пришлось рубить из дерева — его у нас вон сколько за рекой. Картину нам сюда, конечно, не выдали, а размеры снять архитектору для чертежа разрешили. Вот и получилось. Не всё, правда. Пруд ещё был большой. С островом любви, как у Нарышкиных. А наш-то Нарошкиным звался. Но тоже большой человек был. Последний-то Нарошкин с князем Феликсом Юсуповым водился. В Питере жил. Говорили даже, что причастен был к смерти Распутина Григория, но достоверных данных на этот счёт у меня нет. Но похоже, дружили они крепко, и по пращурам ихним их так и звали — Юшка и Нарошка. Из татар они были все, что Юсуповы, что Нарышкины, что наш — Нарошкин. Ну, и военные, конечно, потомственные. Лейб-гвардейцы.

— А кроме усадьбы, что ещё сохранялось в Нарошкине? — спросила Люба.

— И в Нарошкине, и об Нарошкиных сохранялась память о школе, которую они держали для крестьянских детей. Ну, и храм, конечно, на том конце села высился. «Покрова Божьей Матери» звался. Но к самому селу не примыкал, поэтому село и не зовется Покровским. Разобрали тоже в тридцатые годы. Одно кладбище осталось… Вот тоже интересное дело. Земли у нас сплошь подзол, а кладбище, как нарошно, одна глина, причём, мокрая. Пласт её прямо к реке выходит. Раньше её там много брали для гудков, которые тут делали и возили на ярмарки. Почему их «нарошками» звали, общего мнения нет. Одни говорят, что по селу так звались гудки, другие по месту глины, дескать, как нарошно не песок, а глина под кладбищем, а некоторые и по назначению: это мол, не чистый голос селезня у гудка, а нарошный такой… И потом ещё эту глину мочить не надо. Помнёшь, и она даже капельки сама даёт. Целый промысел был на «нарошках». Потом всё погасло. Мол, хлеб надо выращивать, а не гудки ляпать. Так, бабки некоторые остались и теперь ляпают, только уж не гудки, а свистули разные.

— И можно их у кого-то посмотреть?

— А Зарина проводит, если надо… И в школе ещё на уроках труда девчонки иногда пробуют лепить…

— Кто-то учит их этому?

— Учительница молодая, второй год работает. Училась где-то у мастера. Она и посуду умеет вертеть на круге… Всё просит круг гончарный ей сделать. Никто чего-то не берётся из мужиков.

— Ой! Я достану. У меня знакомые мастера есть, — пообещала Серафима. — Можно даже с электрическим приводом…

— Спасибо скажем и за простой.

Солнце ушло уже совсем в сторону, по лицу Митрича, итак не гладкому, легли тени, и Геннадий выключил камеру.

— Надо или свет ставить, или оставлять разговор на завтра, — сказал он.

В дверь, выходящую из дома на крыльцо, осторожно постучали. Митрич первым дотянулся до неё, приоткрыл. Там показался адвокат с журналом в руках.

— Тысячу извинений. Не помешаю вашему занятию, если уведу Аскольда Дмитррриевича на маленький ррразговорррчик?

— Валяйте, мы на сегодня закончили, — согласилась Серафима.

— А к бабке за «нарошками» не пойдём разве? — спросил Митрич, завидев в руках Лазаря журнал с протоколами заседаний правления колхоза.

— Завтра Зарина нас проводит, — сказала Люба.

— А чего это Зарина завтра, если я могу сейчас отвести, — выговорил Митрич и как-то неловко стал отгораживаться от Лазаря Серафимой. Видно, почувствовал что-то за его «маленьким разговорчиком».

— Не люблю я съёмок со светом. Завтра и к бабкам, и к учительнице. Так что Аскольд Дмитриевич свободен на сегодня. Спасибо! — сказала Серафима, не поняв его опасения перед Лазарем.

Адвокат вышел на крыльцо, картинно подхватил Митрича под руку, но повёл не в дом, а на улицу, в сторону гаража. И там, крупно вышагивая рядом с нехотя плетущимся за ним мужичком, спросил: верно ли он понимает отсутствие в журнале некоторых страниц, как нежелание председателя сельхозартели Настёхина показать истинное решение правления колхоза об источниках финансирования строительства центрального объекта усадьбы бывшего помещика Нарошкина?

— Не председатель я пока ещё, а исполняющий обязанности, — высвобождая руку из обхвата Лазаря, заговорил Митрич. — Про какое отсутствие страниц говорите, не соображу. Принёс, что было. А чего там нет, не знаю. Не в сейфах журналы держим, а в тумбочках стола. И кто там их читает, не особо нам интересно.