…А родись счастливой

Через день консул сообщил, что гражданка Обрюхова проживает у разных русскоязычных знакомых, и её можно пригласить для телефонных переговоров в консульство, предварительно известив оное телеграммой. Шалый передал это Любе, сказав, что в любой момент может известить консульство факсом, а поговорить с мамой ей лучше из его кабинета.

— Когда ты хотела бы услышать её? — спросил он без церемоний.

— Я бы хоть сейчас! — обрадовалась Люба.

— Давай попробуем вызвать её в консульство на вечер, а ты заходи ко мне часиков в восемь и поговорите.

— Большое вам спасибо!

– Да всегда рад! – сказал Шалый и, бросив трубку, с плотоядной улыбкой потёр руки.

Глава 34

Консульство дали быстро, едва Шалый попросил соединить его с Вильнюсом. Выяснив, приглашена ли для переговоров гражданка Обрюхова, он передал трубку Любе и, секунду помедлив, вышел из кабинета — разговор хоть и по «вертушке», но всё-таки личный. В приёмной, кроме уставшей за день секретарши, никого не было. Шалый подвинул стул к ёё столу, сложил голову на руки, сбоку посмотрел на утомлённое лицо пожилой женщины, тихо спросил:

— Тяжело вам у меня? Не хотите куда-нибудь потише?

— Всё бы ничего, Ефим Борисович, — сказала она, вспыхнув дряблеющим лицом от неожиданного внимания непутёвого, как она считала, шефа. — Посетителей у вас очень много и все какие-то другие, не как раньше, так и лезут в кабинет и ничего не слушают. Прямо из сил с ними выбилась останавливать.

— А не надо. Кто не нужен, я сам выставлю. А кого прошу вызвать, идут же через вас. Но, может, всё-таки посадить сюда помоложе кого?

— Да помоложе-то у вас уже в кабинете сидит, и одна почему-то…

— Говорит по телефону с матерью…

— По вэче с матерью? — насторожилась секретарь. — Раньше такого не было.

— Раньше и меня на порог сюда не пускали, — улыбнулся Шалый и вернулся в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Люба была в слезах. Говорить она закончила, но всё ещё прижимала трубку телефона к губам. Маман в разговоре тоже не держала слёз оттого, что все её бросили бедную, и она не знает, как дальше жить. Спасибо знакомым, дали угол и сажают с собой за стол, но и у них нет работы, и приходится продавать вещи, даже самые дорогие сердцу.

— Приезжай ко мне, — сказала Люба. — Давай прямо завтра. Бери билет до Москвы, а там я встречу. Будем жить в Великогорске.

— А разве в Москве у тебя теперь ничего нет? — неожиданно спросила маман.

— Нет. А тебе какая сейчас разница: Москва или не Москва?

— Ну, всё-таки… Я же ещё не похоронила себя…

— А я?.. Великогорск прекрасный город. И перестань, пожалуйста, капризничать! И говори, когда и где тебя встречать?

— Хорошо, девочка моя, я потом тебе сообщу, если помогут, — быстро сдалась маман.

— Ну, что там? — спросил Шалый, отбирая у Любы трубку, чтобы положить на место.

— Да плохо всё. И капризничает, как ребёнок. Ой! — всполошилась Люба. — Я забыла спросить, куда ей послать деньги на билет до Москвы! Нельзя перезвонить?

Шалый ещё раз вызвал Вильнюс, попросил консула не позднее, чем завтра отправить гражданку Обрюхову самолётом до Москвы, а расходы он тут же возместит посольству телеграфным переводом.

— Ну, чего? За скорое воссоединение мамы с дочкой? — спросил он и полез в тумбочку под телефонами, где у него «всё уже было».

— Спасибо, спасибо! Только я совершенно голодная с утра… Боюсь, упаду сразу…

— Ну, сразу-то не надо, — брякнул Шалый, имея в виду то, от чего сам покраснел. — Мы вот чего… У тебя сегодня нет эфира? Я — тоже закончил, пошло оно всё! Едем сейчас в Городок, там и поужинаем. — Никуда не торопишься?

— Нет, — тихо выговорила она, поняв, что впервые за многие месяцы не может отказаться. Да и не должна… Он так ей помог сегодня… И, может быть, поможет завтра… И ещё… Сколько можно, в конце концов?.. Он такой приятный… И какая разница сегодня, женат он или нет… Даже если женат…

Шалый вызвал машину к подъезду, велел шофёру оставить в ней ключи и быть свободным, сказал Любе «я сейчас» и куда-то смотался. Вернулся минут через двадцать с хозяйственной сумкой в руке, слегка злой.

— Во житуха настала! В «кормушке» и то шаром покати. Ну, ничего, как-нибудь разберёмся!.. — Он посадил Любу на заднее сиденье, положил, громыхнув посудой, рядом с ней сумку, и с места в карьер рванул машину.