…А родись счастливой

Городок… Люба бывала в нём раньше. Сокольников имел там дачу и, когда они ещё не были женаты, вот так же, без шофёра возил её туда несколько раз. Это большой лесной массив, разрезанный дорогами на несколько участков, где устроены дома ветеранов, пионерский лагерь и дачи Великогорских начальников. По краю массива течёт неширокая, быстрая и очень чистая речка. Летом в Городке шумно: много дачников и детей, а зимой — только лыжники наезжают из Великогорска. И есть в Городке два закрытых участка со своими столовыми, банями и большими домами. Там за высоким забором, среди берёз и сосен живут круглый год «первые лица» Великогорска. На дорожку к одному из этих участков и свернул Шалый машину. Увидев её, кто-то предупредительно открыл ворота, и машина подкатила к крыльцу двухэтажного каменного дома, где светилось лишь одно окно.

— Ну, вот мы и дома! — распахнул Шалый дверцу автомобиля перед Любой. — Прошу!

«Боже, всё как когда-то! — подавая Шалому чуть дрогнувшую руку, подумала Люба. — Только я уже не инженер по соцсоревнованию…»

В доме по одному, торопливо, засветились ещё несколько окон. «Значит, кто-то там есть», — отметила Люба и вошла в открытую перед ней дверь.

— Здравствуйте, Галина… Ой, извините, ошиблась! — протараторил женский голос, и хлопнула ближняя дверь.

— Э! Куда? Иди сюда! — позвал Шалый. — На-ко вот, — подал сумку появившейся из-за двери приземистой женщине средних лет. — Приготовь нам что-нибудь наверху. А мы пока здесь оглядимся.

— Хорошо-хорошо! — принимая сумку, торопливо ответила женщина, мельком глянула на Любу и улыбнулась ей. — Извините, не признала сразу…

— Люба Сокольникова, — представил её Шалый. — Телеканал «Волна».

— Ой! Да видели мы по телевизору… Очень приятно. Надолго к нам?

— Так… Ещё вопросы есть? — Шалый повернул женщину к лестнице и чуть подтолкнул в спину. — Мы скоро придём. И приберитесь там.

«Женат! Галина… Наверно и дети… Опять…, — мыслилось Любе, когда он пропускал её в большую гостиную первого этажа. — Опять, опять! А жаль… Ну, посмотрим…»

Боже, как недалеко друг от друга витают мысли и вкусы начальников! Тот же камин, диван стоит также лицом к телевизору, большой круглый стол, кресла, сервант… «Комплект финской мебели», — вспомнила перечень Митрича. Вот только буфет другой — большой, тёмный, старинный. И чуть-чуть другая посуда в нём: фужеры тёмно-синего стекла, и вазы — хрусталь с подсинённым низом.

— Ну, вот так мы и живём! — Шалый прошёлся вдоль буфета, на полке камина положил вниз лицом рамку с какой-то фотографией. Секунду подумал и убрал рамку в буфет, положив её так же. — Камин не затопить?

— По-моему не холодно, — ответила Люба, с ногами устраиваясь на диване. — И живёте неплохо. По-моему, тут первый раньше жил?

— Кто-то жил. Меняются времена, меняются и жители. Как кто-то писал: революции состоят в том, что чай, приготовленный для одного, выпивает другой.

— И всё?

— А что ты хотела?

— Я хотела бы выпивать свой чай.

— Да? Сейчас поднимемся наверх, и будем пить то, что приготовлено точно для нас!

— А когда мы вернёмся обратно?

— Сюда или в город? В город — не далее, как утром. А ты когда бы хотела? — И посмотрел на неё с вопросительной полуулыбкой.

— Не знаю, — ответила Люба, выдерживая его взгляд. — Как хочешь…

— Вот и ладушки! Идем наверх. — Он подал Любе руку.

— А что там?

— Там всё! — он лёгким рывком притянул к себе её гибкое тело.

И у неё не хватило сил отстраниться…

Глава 35

В аэропорт приехали за час до прилёта самолёта, и Шалый повёл Любу в VIP-зал, сказав стюарду на входе:

— Мы вместе. Объявят прилёт из Вильнюса, кто-нибудь пусть проводит нас до трапа и подберите, пожалуйста, букет. Вернее, два.

Распорядившись, он повёл изумлённую Любу к стойке бара, у которой, чуть нахохлившись, сидел всего один человек. Он был в серо-голубом генеральском кителе, слегка взлохмачен и, потому, как неуверенно показывал на стенку с напитками, видимо, был слегка нетрезв.

— Может, не пойдём туда? — спросила Люба.

— А чего? Мне надо чуть-чуть… Для храбрости! — с улыбкой уточнил Шалый. — А ты не хочешь? Хотя бы кофе.

— Только чёрный и без сахара, — согласилась Люба, пытаясь на ходу открыть сумочку.

Шалый остановил её руку:

— Здесь своя система расчётов.

Человек у стойки развернулся к ним:

— Знакомые голоса!.. Вить, гляди, кого я вижу, — тронул он за руку бармена. — Сам Ефим Борисыч Шалый и… сама… Неужели Любовь Андреевна?! — Генерал спустился с высокого стула и, улыбаясь во весь ряд белейших зубов, пошёл на них.

— Вы знакомы? — спросил Шалый, прижимая к себе руку Любы.

— Встречались. Юрий Александрович Усков. Даже пытались сватать за него сразу после поминок по мужу, — тихо сказала Люба. — И вы знакомы?

— Было дело. Он в Комитете по безопасности, а я — по земельной реформе был. Здравствуйте, мой генерал! Улетаем или ждём кого?

— Встречаю своего оболтуса из Вильнюса. А вы: куда или откуда?

— И мы из Вильнюса. Маму… Мою, — подчеркнула Люба.

— Ефим, ну вы — пара! Надо же, как тесен мир! А вы, Любовь Андреевна… Вы как-то потерялись у меня…