А с Алёшкой мы друзья

— И пьеска-то, полагаю, не светского содержания. Супротив господа нашего всемогущего пьеска-то, говорю. О-хо-хо! В церкви-то, артист, небось отродясь не бывал? Лба перекрестить не умеешь, а бога между тем собираешься в лицедействе своём публичному осмеянию предавать.

— Оставь ты эти разговорчики, Пафнутий, — сказал дядя Пантелей, — не к месту они.

— Полагаю, в заблуждении находишься ты, — ответил длинноволосый, — ибо всечасно и повсеместно должен человек о вере своей радеть.

Он произнёс это с таким серьёзным видом, что я не выдержал и засмеялся.

— А я догадался, — сказал я, — вы клоун.

Пафнутий Ильич приблизил ко мне своё лицо, внимательно посмотрел на меня и вздохнул:

— Все мы, отрок, клоуны здесь, на земле, ибо нелепы и смешны в грехах своих для господа, взирающего на нас… Так-то. А валенки сжигать на костре — занятие пустое. В старину вот богоотступников предавали огню.

— Оставь, Пафнутий! — строго сказал дядя Пантелей. — В другой раз про это поговоришь. Лучше вот сеть мне распутать помоги.

Пока я разговаривал с Пафнутием Ильичом, дядя Пантелей и Алёша вытряхнули из мешка сеть с гирляндой поплавков и теперь раскладывали её по земле.

— И вот ещё что, — оглядываясь по сторонам, сказал дядя Пантелей, — кричать здесь тоже ни к чему. Рыбацкое дело шуму не любит.

Согнувшись, он прошёл вдоль сети, загасил окурок и, засмеявшись, хлопнул меня по спине.

— Ну, хлопец, будем мы сейчас рыбачить с тобой. Ты небось прежде рыбку, как кустарь-одиночка, ловил — на крючок. А мы её зараз артельно — сетью будем из реки выгребать.

— А лодка у вас есть? — спросил я.

— А вот лодки-то у меня, хлопец, и нет. С лодкой бы я и без вас управился тут. Плавать умеешь?

— Умею, только плохо, — признался я.

— Ну и ладно. Будешь здесь с нами, на берегу. А ты, Алёша, давай в воду лезь.

Алёша разделся, пошёл в воду. Дядя Пантелей дал ему верёвку, привязанную к одному концу сети, и сказал:

— Как ногами достанешь дна, так сеть дальше не тяни. Выходи на берег с верёвкой и в траве на ощупь колышек поищи. Я его, не поленился, сегодня утром вбил. Там одинокий куст будет стоять, так колышек этот аккурат за кустом. Привяжешь верёвку и обратно плыви.

Алёша потащил за собой сеть, а мы трое следили, чтобы она не запуталась на этом берегу. Лес в этом месте подступал к самой речке, и, как только Алёша отошёл шагов на пять, его не стало видно. Когда с другим концом сети я подошёл к самой воде, Алёша закричал:

— Достал! Дно!

— Тш-ш! — вдруг зашипел Пафнутий Ильич, оглянулся на лес и покачал головой — Долго ли с таким громоподобным голосом рыбу распугать!

Пока я привязывал камень и относил его в воду, а дядя Пантелей, ловко орудуя своей трёхпалой рукой, закреплял сеть, Алёша вернулся.

— Уф, — отдуваясь, сказал он, — тройным узлом завязал. А дальше что?

— А дальше всё, — ответил дядя Пантелей, — надевай рубашку да топай с приятелем спать.

— Спать? — разочарованно протянул я. — А как же рыба? Надо же нам эту рыбу из сети вынимать?

— А уж за этим мы с Пафнутием Ильичом сами придём. Чуть светать начнёт. А вас, хлопцы, прошу в обед на уху пожаловать ко мне. Про валенки-то, Алёша, не забудь. И про уговор наш тоже.

Пафнутий Ильич перекрестился на тёмную воду и пропел:

— Пошли нам, господи! Ибо не ты ли возвестил: благословенны трудом своим добывающие пропитание себе.

— Спасибо, хлопцы, — сказал дядя Пантелей, — по берегу идите. За мостом тропинка, она вас прямо в лагерь приведёт.

Пафнутий Ильич строго посмотрел на меня.

— А грешников-то, богоотступников в древние времена не миловали. Не валенки сжигали тогда. А самих их, прости господи, бросали в очищающий душу огонь.

Потом он тихо засмеялся и вслед за дядей Пантелеем пошёл в тёмный лес.

— У, кулак! — вдогонку ему прошипел Алёша, а я сказал:

— Какой же он кулак? Он же из цирка. Это он так смешно говорил, чтобы нас повеселить.

— Да я не про него. Я про Пантелея говорю.

— И про дядю Пантелея это ты зря. Ты бы лучше спасибо сказал, что он на рыбалку взял нас с собой.

— Дурак! — ответил Алёша. — Да кто тебя на рыбалку брал? Как сеть ставить — так мы, а как вытаскивать — так: «Мы уж, хлопцы, управимся и без вас». Его в прошлом году даже с работы хотели снимать. Он тут, знаешь, какую лавочку открыл! Он на станции мороженое скупал и в лагерь приносил. А у ребят денег нет, так один тапочки на три порции сменяет, другой новое полотенце за пять порций отдаст. Хорошо это?

— Плохо, — согласился я, — только какой же он кулак? Спекулянт обыкновенный, вот и всё.

— А зачем он десять поросят держит во дворе? Сам он, что ли, будет их есть? А забор у него, видал, какой? Разве честный человек станет за таким забором жить?

— Верно, Алёша, — сказал я, — честный человек не станет глухой забор вокруг дома городить.

Тут я вспомнил, как Пафнутий Ильич пугливо оглянулся, когда Алёша крикнул на другом берегу, и неожиданная мысль пришла мне в голову.