Хомяков и Киреевский поняли, что германская идеалистическая философия – продукт протестантизма и Гегель – завершитель протестантского рационализма. Отход от церкви как живого организма, как онтологической реальности, привел к рассечению целостности духа, к отпадению логически-рассудочного мышления от целостности разума. «Германия смутно сознавала в себе полное отсутствие религии и переносила мало-помалу в недра философии все требования, на которые до сих пор отвечала вера. Кант был прямым и необходимым продолжателем Лютера. Можно было бы показать в его двойственной критике чистого и практического разума, характер вполне лютеранский»[1484]. Сам факт протестантизма славянофилы выводили из грехов католицизма. Уже в схоластической философии и теологии католичество допустило господство отвлеченного рассудка, что привело к рассечению целостности духа и разума. Бердяев указывает, что целостность была сохранена в католической мистике. Мистика Якова Беме повлияла на Фр. Баадера и Шеллинга – явления родственные славянофильству. Однако Хомяков и Киреевский полагали, что духовная целостность сохранилась лишь в восточной церкви, лишь в православии живет Разум-Логос. И именно с Востока ожидали они возрождения философии, выхода ее из тупика. У восточных учителей церкви нужно искать новых начал для философии.
По мнению Н. Бердяева, только в России, в сознании славянофилов, преодоление гегелевского отвлеченного идеализма породило конкретный идеализм, утверждающий целостный дух как сущее. «Славянофильская философия сознательно обратилась к религиозному питанию и там нашла субстрат, обрела сущее. Западная мысль после крушения гегельянства ищет сущее в материи, в чувственности, в положительной науке. Русская мысль ищет сущее в мистическом восприятии, в религиозном опыте»[1485].
По ходу заметим, что Н. Бердяев чрезвычайно низко оценивал западническую философию, называл ее банальной и посредственной, так как «она пересаживает на русскую почву западную мысль, преимущественно германскую, и мысль эта не в силах творить у нас самостоятельно, как творила на Западе. Только славянофильская философия у нас оригинальна, полна творческого духа»[1486].
Оригинальной же была славянофильская философия потому, что в основе ее лежал религиозный опыт православного Востока, и целостность жизни духа как раз и есть православно-религиозный опыт. У Хомякова философия настолько зависит от религиозного опыта как первичного, что он даже говорит о зависимости философского познания от верования в Святую Троицу. Его гносеология прошла через немецкий идеализм, преодолев кантианство и гегельянство. И преодоление это совершалось не путем создания какой-нибудь новой философии западного образца, а путем философии целостной жизни духа.
Необходимо особо остановиться на пересечении философии Хомякова и Шеллинга, на точках их соприкосновения. И у Хомякова, и у Шеллинга была философия тождества, но между ними есть существенные различия. Шеллинг утверждал тождество субъекта и объекта, т. е. философия в нем преобладала над теологией. Хомяков же, наоборот, утверждал тождество субъекта и объекта, подчеркивая приоритет религиозного начала над философским. Первый период творчества Шеллинга Хомяков оценивал очень высоко, ко второму относился критически. Большой ошибкой было бы думать, пишет Н. Бердяев, что славянофильская философия была простым переложением на русский язык шеллинговской философии. Шеллинг так до конца и не обратился в христианскую веру, остался романтиком, и потому в его философии не мог быть использован религиозно-христианский опыт. А восточнохристианский опыт, на котором основывалось славянофильство, был ему чужд. Таким образом, А. С. Хомяков не мог быть шеллингианцем.
Своеобразие гносеологии А. С. Хомякова заключается в том, что он утверждает соборную, т. е. церковную гносеологию. Сущее дано лишь соборному, церковному сознанию. Индивидуальное сознание бессильно постигнуть истину. В «Русской идее» Н. Бердяев пишет: «Западные христиане, и католики, и протестанты, обыкновенно с трудом понимают, что такое соборность. Соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнотарность, не знающую внешнего над собой авторитета, не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости»[1487]. Самоутверждение индивидуального сознания всегда есть рассечение целостной жизни духа, отсоединение субъекта от объекта. Соответственно только в религиозной жизни может быть источник истинной философии, так как лишь в религиозной жизни обретается соборное сознание. В религиозном отщепенстве дух рассекается, вместо соборного разума торжествует индивидуальный рассудок.