А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2

Хомяков уделяет довольно много внимания изучению конкретных образцов мировой символики. В канву «Семирамиды» прихотливо вплетены размышления о целых пластах символов. Изучается, к примеру, символическая функция живых существ: таковы голубь (165), змея (189), корова (231), петух (263), конь (352), волк (385), свинья (412), цветок лотоса (221). Не забыта символика природных стихий – воды (265), огня (275), сияния звезд (122). Не обошлось без образов полумесяца (123) и лабиринта (209). Есть любопытные рассуждения о символизме двух основных форм письма – иероглифической и алфавитной (308), и двух основных форм словесности – глагола и существительного (320). Есть наметки типологии культур в зависимости от степени проявленности собственного отношения к символам (306). Разумеется, для автора «Семирамиды» исторически состоявшиеся и устоявшие знаки и символы интересны не сами по себе, но прежде всего как носители духовности, которая «непременно является в образе вещественном» (137–138).

Приводятся в «Семирамиде» и некоторые обобщенно-типологические характеристики символического. К области своеобразной оценочной классификации можно отнести такие, например, подразделения символов: они могут быть уродливыми (263) и унизительными (275), темными (125) и ясными (275), условными или важными (297), органическими (236) или даже растительными (333). Хомяков-реалист признает онтологическую мощь языкового знака и символа: «слова, исполненные силы и огня, недаром звучат на земле» (290). Следует, призывает Хомяков-типолог, понимать границы произвольности и существенности имени вещи (68) и человека (415), отличать идол от символа (136), учитывать связь веры и знания – через миф (119), распознавать комбинированные символы при слиянии тех или иных атрибутов (261) или в результате взаимного проникновения, «духовного размена» символов (141), различать их полярное и органическое «двойство» (299) и быть готовым к встрече как случайных сходств символических систем (298), так и кардинальной смены смысла того или иного символа при переходе от одного народа к другому (290). Уже приведенного сухого перечня хватает, думается, для следующего утверждения: в семиотических экскурсах Хомякова оказалась намечена столь сложная и прихотливая картина, что в ней уместились многие важные темы и сюжеты, ставшие магистральными в XX веке, когда пришел черед «Философии символических форм» Э. Кассирера, «Диалектике мифа» и «Философии имени» А. Ф. Лосева.

Насколько интересен и плодотворен именно общий подход Хомякова, позволяющий преодолевать отчуждение от «коренных начал» (251), обнаруживать их сквозь призму тех или иных символов и «на опыте веков» учиться «всеобщей логике души» (144), мы попробуем показать на одном символическом образе, который, заключая наше рассмотрение, представим достаточно подробно.

Речь пойдет о той всем известной композиции, которая уже многие столетия украшает многочисленные православные храмы, о смысле и происхождении которой существует несколько десятков остроумных (и не очень) гипотез и относительно которой один известный современный исследователь и большой знаток славянских древностей однажды вынес следующий вердикт: фактические данные о ее «зарождении и эволюции утрачены или погребены под толщей незнанья»[231]. Это – связка креста и полумесяца на куполе православного храма.

Хомяков обращается к данной композиции, заговорив о «постоянном созвучии Индии с миром славянским» (145) на примерах сравнительного языкознания, данных мифологии и, между прочим, указав на «форму храмостроительства с главами», которая в Европе известна только на Руси и пришла изначально с земель Индии. Выдвинув мимоходом гипотезу о первоначальном смысловом значении купола – «глава же в самой Индии <…> происходит, по моему мнению, от символического водяного пузыря учеников Будды» (146), – Хомяков и обращается к интересующей нас композиции. Он даже включает соответствующие рисунки в строфику своих рассуждений; для простоты воспроизведения опустим рисунки при цитировании: «Это мнение (о куполе-пузыре. – В. Т.) подтверждается и тем, что на наших старых церквах обыкновенно крест поддерживается фигурою полумесяца на кубе (рисунок. – В. Т.), иногда полумесяца на шаре и кубе (рисунок. – В. Т.), которая совершенно соответствует буддаистической эмблеме пяти стихий, т. е. полумесяцу с огоньком на треугольнике, шаре и кубе (рисунок. – В. Т.), встречаемой на всех ступах или дагобах.[232] Глава наших храмов не должна быть объяснена отдельно от полумесяца, ни полумесяц от главы. Они взаимно служат друг другу толкованием» (146). Далее Хомяков возвращается к своей магистральной мысли о единстве «племен славянских и санскритских», а нам тем самым оставляет свою гипотезу для дальнейшего осмысления.