О, если б никогда я не певалаВне хижины родителей моих!Они свою любили слушать Мери;Самой себе я, кажется, внимаю,Поющей у родимого порога.Мой голос слаще был в то время: онБыл голосом невинности...
Луиза
Не в модеТеперь такие песни! Но всё ж естьЕщё простые души: рады таятьОт женских слёз и слепо верят им.Она уверена, что взор слезливыйЕё неотразим – а если б то жеО смехе думала своём, то, верно,Всё б улыбалась. Вальсингам хвалилКрикливых северных красавиц: вотОна и расстоналась. НенавижуВолос шотландских этих желтизну.
Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,По языку судя, мужское сердце.Но так-то – нежного слабей жестокий,И страх живёт в душе, страстьми томимой!Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.
Мери
Сестра моей печали и позора,Приляг на грудь мою.
Луиза
(приходя в чувство)
Ужасный демонПриснился мне: весь чёрный, белоглазый....Он звал меня в свою тележку. В нейЛежали мёртвые – и лепеталиУжасную, неведомую речь....Скажите мне: во сне ли это было?Проехала ль телега?
Молодой человек
Ну, Луиза,Развеселись – хоть улица вся нашаБезмолвное убежище от смерти,Приют пиров, ничем невозмутимых,Но знаешь, эта чёрная телегаИмеет право всюду разъезжать.Мы пропускать её должны! Послушай,Ты, Вальсингам: для пресеченья споровИ следствий женских обмороков спойНам песню, вольную, живую песню,Не грустию шотландской вдохновенну,А буйную, вакхическую песнь,Рожденную за чашею кипящей.
Председатель
Такой не знаю, но спою вам гимнЯ в честь чумы, – я написал егоПрошедшей ночью, как расстались мы.Мне странная нашла охота к рифмамВпервые в жизни! Слушайте ж меня:Охриплый голос мой приличен песне.
Многие
Гимн в честь чумы! послушаем его!Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!