А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2

]; — тут и мощи Гавриила, при митрополите псковском и изборском Иосифе положенные в 1705-м году. — Из старого собора прошли мы в новый, где архиерей отправлял Св. литургию: он служил просто, но хорошо; певчие не умничают, а поют также очень просто и очень хорошо. Губернатор представил меня преосвященному и мы хотели отправиться к нему на подворье; но он предпочел заехать к губернатору и там познакомиться со мною: он ученик Филарета[613

] и к нему привержен. Губернатор очень хвалил его. Мы пробеседовали с час с архиереем о многом и о многих и распрощались. <…>

В 8 часов вечера я выехал из Пскова третьего дня, и вчера в 7 часов вечера я был уже здесь, на своей квартере; нашел письмо от брата: Клара и Сашка здоровы и получили мои синбирские и московские гостинцы. Ввечеру же был вчера у вдовы, дал ей просвиру монастырскую и нашел ее ослабевшею от горя и от бессонницы; но покорною Провидению. Я перецеловал сирот-малюток и кончил вечер у Карамзиной, а Вяземский, Жуковский и Велгурский ожидали меня у Вяземского и я по сию пору не видел их еще и с почты не получал московских писем. Посылаю за ними: авось не будет ли и от вас! — Вяземский нездоров. Сердце его настрадалось от болезни и кончины Пушкина. Посылаю вам прекрасные стихи на кончину Пушкина[614

]. Дайте их и это письмо прочесть и Ив. Ив. Дмитриеву и Свербеевым и попеняйте последним, что они только одною строчкою и то давным давно меня порадовали. — После воскресенья узнаю, когда мне можно будет отсюда выехать; но вряд ли прежде 10-ти дней.

Я ехал из Пскова до Монастыря почти все по реке Великой и обратно верст 30; ибо за Псковом и несколько верст до Пскова нет снега и я иногда запрягал по 5-ти лошадей в кибитку. Хотелось взглянуть на Печорский монастырь, на древний Изборск, но спешил сюда и только в просонье и в тумане видел Феофилову пустынь, где Император Александр неожиданно и с неудовольствием встретил M-me Krudener[615

].

Приписка на полях: Взад и вперед проехал я более 800 верст.

Другая приписка на полях же: Нет ни строки ни от вас, ни от Булг. — Нет ли у Вязем-го?

¹ Так в подлиннике.

² Ты будешь жить.

³ Странно! Я думал, что его смерть доставит мне удовольствие, но теперь я чувствую, что это почти огорчает меня.

⁴ У него началась агония, предсмертная икота, а его жена находит, что он лучше, чем вчера! Она находится у двери в его кабинет, иногда она туда заходит, ее лицо не выражает понимания близости смерти.

⁵ Он не умрет, я чувствую, что он не умрет.

⁶ Что-то мне говорит, что он будет жить.

⁷ Было написано «полдень». А. Ф.

⁸ Арндт признал меня безнадежным, я ранен смертельно.

⁹ Податель сего письма. Г-н виконт д’Аршиак расскажет Вам обо всем, что здесь произошло в эти дни. Мы потеряли одного из самых знаменитых людей России, поэт Пушкин умер позавчера вследствие дуэли, на которой он дрался с бароном де Гекерном (прежним г-ном Дантесом) приемным сыном голландского посланника, кавалергардским офицером. Вы узнаете подробности дуэли, так же как и всю историю от г-на д’Аршиака, который был секундантом его противника и вел себя, как человек благородный во всех отношениях. Но беда была непоправима, так как вызов Пушкина был ужасен и может быть г-н д’Аршиак даст Вам прочесть письмо, которое он написал отцу своего противника, бывшего одновременно его свояком, так как он женился как раз две недели тому назад на старшей сестре его жены, мадемуазель Гончаровой.

¹⁰ единственно русские.

↓

Н. А. МУХАНОВ[616

]

ИЗ «ДНЕВНИКА»[617

]

24 <июня 1832>;. <…> В 5 часов поехал обедать к В.Пушкину с двумя графинями прелестными. Aurore, Пушкин Александр, Вяземский, А.Толстой. <…>

29. К Вяземскому поздравить с именинами. Нашел у него Aurore[618

] Полуектову и Александра Пушкина. Она осталась чужда разговору, который продолжался между мною и Пушкиным о новейшей литературе французской и нововышедших в свет книгах. Он находит, что лучшая из них «Table de nuit», Musset[619

]. Я спросил мнения его о Дюмоне, которого еще не читал, но известного мне по критике «Débats» и по мнению некоторых моих знакомых; Уварова, Толстого, Панина, всех очень его хвалящих. Пушкин очень хвалит Дюмона, а Вяземский позорит, из чего вышел самый жаркий спор, в коем я хотя не читал Дюмона, но совершенно мнения Пушкина по его доводам и справедливости заключений. Оба они выходили из себя, горячились и кричали. Вяземский говорил, что Дюмон старается похитить всю славу Мирабо. Пушкин утверждал, напротив, что он известен своим самоотвержением, коему дал пример переводом Бентама, что он выказывает Мирабо во внутренней его жизни, и потому весьма интересен, что Jules Janin врет, что французы презрительны, что таланта истинного в них нет, что лучшие их таланты не французы, что Мирабо не француз, что «Journal des Débats» нельзя принимать за мнение всей Франции и что ее мнение даже неважно и проч.[620