А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2

Вечером мы играли в разные игры, все дамы уехали. Потом молодежь делали разные myp  de passe-passe (фокусы) и очень поздно разъехались. Прощаясь, Пушкин сказал мне, что он должен уехать в свои имения[272

], если только ему достанет решимости — добавил он с чувством. В то время, как в зале шли приготовления, я напомнила Сержу Гол<ицыну> его обещание рассказать мне о некоторых вещах. Поломавшись, он сказал мне, что это касается поэта. Он умолял меня не менять своего поведения, укорял маменьку за суровость, с которой она обращалась с ним, сказав, что таким средством его не образумить. Когда я ему рассказала о дерзости, с которой Штерич[273

] разговаривал со мной у графини Кутайсовой[274

] о любви Пушкина, он объявил, что тоже отчитал его, сказав, что это не его дело, и что я очень хорошо ему ответила. А когда я выразила ему свое возмущение высказываниями Пушкина на мой счет, он мне возразил: «По-вашему, он говорил: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой уж я слажу», — не так ли? Но вить это при мне было, и не так сказано, но вить я знаю, кто вам сказал и зачем. Вам сказала Вар<вара> Д<митриевна>»[275

]. И тут я подумала, что у него такие же веские доводы, как и у меня, и умолкла. Потом мы говорили о Киселеве и о его ухаживании за мадам Василевской, он мне сказал, что он его крепко за это выбранил. В общем, это была очень интересная беседа.

Сегодня пушки ужасно палили, не взяли ли Варну Дай Боже. Теперь бы поскорее взяли Шумлу да Силистрию, да и за мир приняться). Николай Дмитриевич) Киселев пойдет в люди, его брат в большом фаворе, да и он сам умен: жаль только, что не довольно честных правил насчет женщин. Что-то будет со мною эту зиму, не знаю, а дорого бы дала знать, чем моя девственная Карьера кончится. УВИДИМ.

<…>

<Воскресенье> 3 °Cентября. <1828>;

Боже мой, какая радость! Вчера приехали Папинька и брат, и вот их хорошие и худые новости: 1. что с них сняли цепи[276

], и потому, приехавши в город, я исполнила желание сердца моего и иду служить неведомо никому благодарную молебень. 2-е. что Муравьев, Александр Николаевич, сделан начальником в Иркутске[277

]. Все чувства радости проснулись в душе моей! Они свободны хоть телом, думала я, и эта мысль услаждала горе знать их далеко и в заточении. Но, увы, жалея об них, горюя об ужасной участи, не могу не признаться, что рука Всевышнего карает их за многие дурные намерения. Освободить родину прекрасно, но проливать реками родную кровь есть первейшее из преступлений. Быть честным человеком, служить бескорыстно, облегчать несчастия, пожертвовать всем для пользы общей, соделать счастливыми тех, кто под властью твоей, и понемногу приучать народ необразованный и пылкий к мысли свободы, но свободы благоразумной, а не безграничной — вот истинный гражданин, вот сын отечества, достойный носить имя славное, имя Русского. Но тот, кто, увлекаясь пылкостью воображения, желает дать свободу людям, не понимающим силы слова сего, а воображающим, что она состоит в неограниченном удовлетворении страстей и корыстолюбия; тот, наконец, который для собственного величия и, ослепляя себя мнимым желанием добра, решается предать родину междоусобиям, грабежу, неистовству и всем ужасам бунта и под именем блага будущих поколений хочет возвыситься на развалинах собственного края, тот не должен носить священного имени, и одно только сострадание к его заблуждениям — вот все, что может он желать и получить от общества граждан.

Свобода народа есть желание сильнейшее души моей, но вот, в чем оно заключается. Сначала запрети однажды навсегда явную и тайную продажу людей, позволяй мужикам откупаться на волю за условленную цену. Тогда тот, кто понимает силу слова сего, сам откупится. Я не прошу дать вдруг свободу всей России, они не могут понимать, что она состоит только в свободном пропуске из одного края в другой и что кроме собственной своей души и семейства и принадлежащих им домашних вещей они ничего не имеют и что все земли должны остаться за владельцами. Еще дай честное и бескорыстное управление внутренней части государства, ограничь лихоимство, позволь последнему нищему жаловаться на богатого вельможу, суди их публично и отдавай справедливость по установленным однажды и навсегда законам. Чтоб указ один не противоречил другому, чтоб, подписанный однажды, он навсегда сохранил свою силу и точность. Вот, в чем состоит счастье России, и вот, что всякая душа желать должна, а не той неограниченной и пустой детской конституции (имя которой, не говоря об самом уложении, едва ли 3 часть людей понимает), которую хотели нам дать 14 числа[278

].

<…>

Пребывание его в деревне[279

].