А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2

] сидел возле меня и сказал мне: «Я в восхищении от Козака». Да, сегодня он всем вскружил голову «Но какая прелестная искренность (я стала пристальнее слушать), видно в нем сына природы! Вообразите, как подарил он меня, он мне сказал: «Не знаю, почему, но я к вам имею доверенность». Он проговорился, подумала я, и покраснела от страха и досады. Сердце все время не было у меня спокойно, пока были тут гости: они уехали поздно, он пошел провожать их, а мне, как ни хотелось спать, но я дождалась его прихода и, подошед к нему, сказала: «Боже мой, не проговорились ли вы, вот что сказал мне Рябчик. — Уверяю вас, что я ничего не говорил ему. — И так я спокойна, пожалуйста, берегитесь, я никому из них не доверяю и все боюсь за вас». Он быстро посмотрел на меня и отошел в сторону, сел и закрыл лицо руками. Я подошла к нему. «Вы сердиты?» — спросила я. Он поднял голову, слезы блистали в его глазах, он с усилием вымолвил: «Нет. — Ежели обидела вас, то прошу извинения, но это от одного участия. — Ах Боже, вы не понимаете меня». И через несколько минут мы простились. На другой день, когда несносной фразер Львов пошел со мной с Магу гулять. Хорунжий подошел ко мне. Львов подошел к Маминьке, чтобы сказать ей какой-то сантиментальной вздор об сажаемых ею цветах. «Не стыдно ли вам было сердиться на меня вчера. — Ах, А<нна> А<лексеевна>, вы тогда, меня не поняли, я сердился на вас? Боже мой, я слишком чувствовал, не мог найти слов изъяснить мысли мои, ваши слова дошли до глубины сердца!..» Но вдруг, остановившись, вскричал: «Дурак, сказал это всем, никогда не хотел признаться». Я покраснела, не продолжая разговора, пошла домой.

<Среда> 20 марта <1829>;

Сколько месяцев пролетело, сколько радостных и горестных событий произошло за то время, что я не раскрывала этих страниц! Я ездила в Москву, вновь повидала сестру и вот я снова у своего очага. Но боже, какая перемена свершилась во мне! Я больше не смеюсь, не шучу, и мне самой уже непонятно, как могла я в прошлом году оживлять целое общество, а в Москве поддерживать то игривый, то серьезный разговор. Мой характер страшно изменился. Я этому сама дивлюсь. Один единственный предмет, одна единственная мысль занимает меня. Но скорблю я не о себе, а о милой моей Алине[287

] и об Ольге[288

], чье поведение было невообразимо. Что же касается первой, то, влекомая роком, она допустила безрассудный поступок, разрушивший все иллюзии, которые я питала относительно совершенства ее натуры.

Увы! Боже милосердный, от чего зависит добрая репутация и доля женская!

Оставя Петерб<ург>, я уверена была, что Киселев меня любит и все еще думаю, что он, как Онегин «Я верно б, кроме вас одной. Невесты не искал иной».[289

] Но к щастью, не тот резон он бы мне дал, а тот, что имение его не позволяет в расстроенном его положении помышлять об супружестве, но все равно я в него не влюблена и, по счастью, ни в кого, и потому люблю просто его общество и перестала прочить его в женихи себе. И так, баста. Приезд мой в Москву и пребывание там было только приятно, потому что я видела сестру, счастливую как нельзя более: Gregoire — ангел.[290

] Таких людей найти невозможно, я все время почти жила с нею и приезжала домой ночевать, иногда выезжала по балам, но веселья мало находила, познакомилась с Баратынским[291

] и восхитила его и Гурко[292

] своею любезностью. Ого, ого, ого.

<…>

<Пятница> 17 мая. <1829>; <…>; Я обречена, мне кажется, быть одной и проводить жизнь, не занимая собою никого. Без цели, без желаний, без надежд. Кажется даже не пройти жизнь мою: все планы, что я делала, все рушились до сих пор без успеха. Надежды, как легкий пар, изчезли, от любви остались одни воспоминания, от дружбы, одни regrets (сожаления). Теперь «За днем проходит день, следов не оставляет, былое все в голове, будущее покрыто Тьмою». Я перестаю желать, я пересталаделать планы. Беды не минуешь, пусть сердце приучается все забывать, пусть как камень холодной не чувствует радостей земных, чтоб горе не имело также над ним влияния. Кто подумал бы, прочитав эти строки, что та, которая их пишет, почти всегда весела в гостиной; что улыбка на лице, когда горе в сердце, и что душу теснит и слезы на глазах, когда говорю я вздор и весела как соловей. <…>

<Среда> 21 Августа <1829>. <…> Сюда приехал Хозрев Мирза[293

], Сын Абас Мирзы, было 10 большое, представление[294

]. Он молод и довольно хорош[295

]. Потоцкий дал бал 17[296

], мы поехали в пятницу в город, чтобы быть у него. Мое платье было чудесное: белое, дымковое, рисованные цветы, а на голове натуральная зелень и деланные цветы; я очень к лицу была одета. Поехала, там познакомилась с гр<афиней> Фикельмон, урожденной Хитровой[297

], как она мила!

1830 год