– Черт возьми! – сказал граф. – Вот оно в чем дело… Вы еще не поняли, господа? Вспомните магические практики с участием девственниц, не имеющие ничего общего с пошлым развратом…
– Ясновидение? – первым догадался Пушкин.
– Именно.
– Ах, вот оно как… – протянул барон, приглядываясь к шару с некоторым уважением. – А я знавал одного кузнеца, так тот девственнице в ладонь чернила наливал, потом ее как-то погружал в сон, и она не только потерянные вещи находила безошибочно, а еще и пророчествовала. Скажу вам по секрету, за эти самые пророчества кузнеца и упекли в соответствующее заведение, а девицу после соответствующего внушения отправили на воспитание в монастырь к сестрам-бернардинкам. Чтобы не смущали незрелые умы всякой чепухой. Знаете, что нес этот мужлан на пару со своей паршивкой? Что нашим королевством будет когда-нибудь править не король, не император и даже не курфюрст, а пехотный ефрейтор. Представляете себе? Он бы еще интендантского капрала приплел! За этакие пророчества и упекли раба божьего, пока три пары кандалов не сносит. Ефрейтор, вы подумайте! К тому же даже не прусский, а вроде бы австрийский…
Терпеливо слушавший его болтовню граф расхаживал по кухне, оглядывая каждый уголок.
– Ну вот, кое-что и проясняется, – сказал он. – Он использовал только кухню, приводил сюда девочку, наверняка погружал в транс, и она что-то
Он произнес это, уже совершенно скрывшись из виду за печью. Барон с Пушкиным бросились туда. Между печкой и стеной оказалось свободное пространство, перегороженное широкими досками. Под ногами похрустывали куски штукатурки, везде лежали длинные лоскуты выцветшей стенной обивки из плотной материи с узором в мавританском стиле – а три центральных доски оказались выломаны и стояли тут же, прислоненные к печке. В темном проеме можно было разглядеть узкий ход с уходившими вниз каменными ступенями.
Все трое молчали, стоя перед проемом, откуда явственно веяло каким-то странным запахом – не то чтобы неприятным или отвратительным, но совершенно не похожим на все прежде знакомое. Пушкину пришло в голову, что это был запах
Никто не произнес ни слова. Промолчал даже барон, среди чьих достоинств, увы, не числились острота ума и быстрота соображения. Все было предельно ясно: с помощью хрустального шара и девочки Гаррах в полном соответствии с древними практиками узнал
Граф внезапно повернулся и направился назад в прихожую. Пушкин с бароном, растерянно переглянувшись, последовали за ним. Отстранив властным жестом мастеров, уже было собравшихся устанавливать на прежнее место лишившуюся засова дверь, Тарловски поманил околачивавшегося на пределе дозволенности и досягаемости трактирщика, и тот подбежал прямо-таки рысцой.
– Этот дом долго вам принадлежал? – спросил граф деловито.
– Восемнадцать лет, с тех самых пор, как мне его тетушка оставила, упокой, Господи, ее благонравную душу…
– Что вы скажете о подвале?
– Простите, ваше сиятельство?
– В доме был подвал?
– Вот уж ничего подобного! – выпалил Кунце, не задумываясь. – Тетушка дом унаследовала от отца, а тот – от своего отца… Никто в жизни не слышал, чтобы тут был подвал.
– А что, в таком случае, вот это, по-вашему? – спросил граф, спускаясь с крыльца и отступая на шаг к середине улицы.
Его спутники последовали за ним. Над булыжной мостовой виднелись широкие и низкие зарешеченные проемы, протянувшиеся вдоль всего квартала. Это не могло оказаться ничем другим, кроме как окошечками в подвал.
– Ну… я бы сказал, это больше всего похоже на окошечко в подвалы, – сказал Кунце. – Только никаких подвалов нет ни в моем бывшем доме, ни во всем квартале…
– А это…
– Это? – трактирщик был несколько обескуражен. – Знаете, ваше сиятельство, я мальчишкой еще слыхивал как-то, что подвалы есть под всем кварталом, только они давным-давно замурованы. Не было особенной нужды в подвалах, вот никто и не интересовался, привыкли как-то за многие годы, что эти окошечки сами по себе, а дома сами по себе. Настолько давно привыкли, я так думаю, во времена наших прадедов, что сжились с мыслью, что подвалов как бы и нету… Не то чтобы был какой запрет… и никаких россказней я тоже не слыхал… просто так уж повелось испокон веку. – Его лицо внезапно отразило усиленную работу мысли и озарилось живейшим интересом. – Так это что же выходит, господин профессор действительно клад отыскал?