А «Скорая» уже едет (сборник)

– Давай, давай, сильнее!

Большие половые губы расходятся, обнажая выползающее на свет божий что-то жутко выглядящее слизисто-синеватое.

– Больно!

– Не выдумывай! Еще, еще совсем чуть-чуть!

Я протягиваю руки, принимая удивительно тяжелый послед[10] в подставленные ладони.

– Медленно поворачивай в одну сторону, – командует врач.

Подчиняюсь, поворачиваю слизистый мешочек против часовой стрелки. Из влагалища выскальзывают белесые нити.

– Ну, вроде все, – говорит Офелия. Разложив послед на руках, она начинает рассматривать дольки. Пожимает плечами.

– Да вроде цел. Сейчас детское место посмотрю. Антон, обработай ее пока…

Я, снова вооружившись салфеткой, смоченной в теплой промарганцованной воде, начинаю аккуратно обтирать наружные половые органы. Девушка хихикает.

– Что, снова щиплет?

– Нет, смешно.

– Действительно, – аккуратно стерильными ватными тампонами раздвигаю половые губы и обсушиваю ими влагалище. – Со смеху лопнуть в самый раз.

– А как ребенок, доктор?

– Ребенок как ребенок, – отвечаю я. – Нормальный пацаненок родился. Здоровый, если ты об этом.

– Ой, спасибо! – начинает улыбаться молодая мама. Ее глаза останавливаются на оттопыренном нагрудном кармане моей формы. – А вы мне сигарету не дадите?

– Может, еще за пивком сгонять?

– Извините…

– Антон, хорош балаболить! – обрывает врач. – «Шоков» вызывай в помощь.

– Иду.

Выхожу в коридор, сдирая с намокших от пота рук перчатки. Неласковый парнишка, обильно поливавший нас матом по приезду, мнется там же.

– Где телефон?

– Там.

Набираю родные цифры «03», некоторое время слушаю гудки.

– «Скорая», семнадцать.

– Мариша, это четырнадцатая на Морской. Мы роды приняли, но нам «шоки» нужны.

– Что с ребенком?

– Да все нормально, вроде, – отвечаю, косясь на ловящего каждое мое слово парня. – На всякий случай…

– Ясно, ждите, сейчас пришлем.

Святое это дело – спихнуть своего пациента другим. Сразу настроение улучшается. Я возвращаюсь в комнату, начинаю собирать разбросанный хлам. Офелия укачивает плачущего ребенка. Девушка уже отошла от первичного испуга, и даже начала улыбаться, поглядывая на свое чадо.

– Второй? – киваю на ребенка.

– Второй. Ирка первая, у бабушки сейчас.

– А этого как назовешь?

– Ой, как угодно, – смеется девушка. – Только не Антоном.

– Не понял? – обиженно привстаю с места. Вот уж, действительно, благодарность. – Почему?

– Мужа так зовут, – хрипло поясняет стоящий в дверях парень. – А он, как узнал, что она беременна вторым, сбежал.

– А-а… Ты-то кто?

– Брат.

– Все понятно.

Минут через десять прибывают «шоки» – двенадцатая реанимационная бригада. Бегло поздоровавшись, они быстренько забирают ребенка, упакованный в пакет послед и родильницу, на носилках заносят в машину и так же стремительно уезжают.

Мы с Офелией молча смотрим им вслед, стоя на крыльце подъезда. Устали оба, мне сейчас сумка с хирургией кажется тяжелее трехэтажного дома. И раздражающая дрожь в руках осталась. Черт, ведь еще расходку писать!

– Ну, пошли, что ли, – бросает Михайловна.

Пошли.

– Эй! Эй, ребята!

У самой машины нас догоняет давнишний парень. Совсем прямо другой человек стал – ни намека на агрессию…

– Вы, это… простите за то, что накричал на вас.

Они и слова одни и те же говорят. Post factum[11]. Когда говном сначала обольют прилюдно. А извиняются – тихо и вполголоса. Но обижаться уже сил нет, все эмоции перегорели на вызове.

– Просто… ну… за ребенка испугался, а вас, это… все нет и нет… вот. Ну, там… если чем отблагодарить могу… вы скажите.

Я устало присаживаюсь на подножку машины, достаю сигарету.

– Да чего там говорить? Вон ларек, цены на пиво, думаю, знаешь.

– Понял! – радостно отвечает парнишка, бегом устремляясь к ларьку. Только что не вприпрыжку. Еще бы, так легко отделаться за «сук» и «гавнючье». С милицией бы он таким тоном пообщался…

– Офелия Михайловна?

– Буду, буду, святое дело, – отвечает врач, не отрываясь от написания карты вызова. – Как-никак, дитё родилось… да и сами чуть не родили.

Дружно хохочем. Прибегает парень, впихивая мне в руки пухлый пакет.

– Вот, возьми, земляк. Ты, это… вы как там называетесь, у себя? Я хочу вам на «03» благодарность вынести.

– Да брось ты.

– Нет, я без задней мысли! Серьезно, прямо сегодня позвоню.

– Звони, – безразлично отвечаю я. Сто раз слышали. – Бригада мы четырнадцатая, врач Милявина, фельдшер Вертинский. Смена восемь-восемь.

– Лады. Ну, бывайте!

– Бывай.

Смотрю в пакет – там три двухлитровые бутылки «Очакова», несколько упаковок с сушеными кальмарами, остальное пространство забито пакетами с сухариками.

– Вот и обед…

– «Ромашка», бригада четырнадцать на Морской, – доносится из кабины голос Офелии.

– Какая бригада?

Даже не ругаемся. Рация, что стоит в диспетчерской, древняя, как помет птеродактиля. Практически все отзвонки бригад приходится вычленять из непрерывного треска и шипения.

– Бригада четырнадцать, один-четыре, – раздельно произносит врач. – На Морской.

– На станцию, один-четыре.

– На станцию так на станцию. Поняли вас, «Ромашка».

* * *