А «Скорая» уже едет (сборник)

– Все правильно. Но скажите, нуждалась ли эта женщина именно в скорой помощи? Были ли у нее признаки неотложного состояния? Угроза жизни?

– Впоследствии, возможно…

– Возможно. Спрошу иначе. В чем она нуждалась – в спасении жизни или в проведении планового лечения?

– Я понимаю, к чему вы клоните.

– Вот и прекрасно. Грубо говоря, сей вызов был тоже малообоснован. Особенно на фоне того, что истинно профильных вызовов для «Скорой помощи» тоже хватает. Третий вызов. Тоже бабушка, шестьдесят семь лет, жалобы на артериальное давление, головную боль, головокружение. Вот данные анамнеза – болеет артериальной гипертензией уже двенадцать лет, состоит на учете, периодически лечится в стационаре. Давление у нее поднялось выше рабочего на двадцать единиц. Это даже не гипертонический криз[49]. Угрозы для жизни – непосредственной, опять же – нет. Оказанная помощь стандартна – валокордин и анальгин. Черед десять минут ей полегчало. Обоснован вызов?

– А если она просто не знала, что делать?

– Это за двенадцать-то лет болезни? Уважаемый Ярослав Геннадьевич, вы просто плохо знаете бабушек. В плане заболеваний сердечно-сосудистой системы они порой и профессоров за пояс заткнут по части оказания помощи. Могу вас уверить, что на каждом подобного рода вызове врач начинает опрос больного именно с того, что принимает и что помогает. Бабульки отвечают, в бумажку не глядя. Данный вызов был осуществлен профилактически. Она и сама знала прекрасно, что надо, но вдруг доктор чего присоветует?

– А вдруг и присоветует?

– Угу. Но почему доктор «Скорой помощи»? Больная нуждалась не в оказании скорой помощи, а именно в лечении. А лечением занимается поликлиника. Нельзя путаться друг у друга в секторах работы.

– Вы проявляется черствость, уважаемый Николай Викторович, – ядовито сказал адвокат. – Где же ваша хваленая медицинская гуманность? Клятва Гиппократа, а? Пожилой человек нуждается в помощи – пусть даже не в неотложной – но в помощи! Могу себе вообразить, что она человек старый и одинокий, ветеран войны, инвалид, возможно. Ей нужно просто поговорить о болезни – и уже легче станет. Разве это не вид помощи? И вы, фактически, готовы отказать ей. Вы, с вашим гордым названием – «Скорая помощь».

– Скажите это вашей маме, которая будет умирать дома, допустим, от кардиогенного отека легких, – холодно ответил начмед. – Объясните ей, пока она будет выть от боли в сердце, булькать горлом и задыхаться, что бригада «Скорой помощи», которая сейчас должна быть у нее и оказывать помощь, в данный момент выслушивает жалобы очередной старушки в другом конце города, которой просто некому пожаловаться на свои болячки. А если вдруг не проникнется – помяните нашу медицинскую гуманность и сострадание, обязательные для сотрудников «Скорой помощи» и старину Гиппократа. Правда, сомневаюсь, что ей это поможет.

Лицо Трубинина залила краска. Удар в самое яблочко, отметил Мендель, глядя, как затряслись адвокатские скулы.

– Вы… за ваши слова…

– Да, за мои слова, – жестко сказал начмед. – Все мы добрые за чужой счет, пока дело не коснется нас самих. Все жалеют валяющегося в фекалиях бомжа на улице и хают медиков, которые отказываются его везти в стационар. Дело-то нехитрое. Но ни у кого и мысли не возникнет забрать его к себе домой, отмыть и окружить всяческой заботой. Все вы готовы отправлять «Скорую» на любые вызова, в любое время, по самым смехотворным поводам, ибо все мы – люди, и об этом вопиет не чуждый нам всем общесоциальный гуманизм. До тех пор, повторюсь, пока это не коснется вас самих. Когда возникнет необходимость выбора – абстрактная жалость ко всему живому или конкретная угроза жизни и здоровью близкого человека, тогда вы поете совсем другую песню. И другими словами.

Трубинин рывком встал, сгребая бумаги.

– Переходите на личности, доктор. Это весьма непохвально. Я вам лично гарантирую, что виновные в смерти больного ответят за это по всей строгости. Вне зависимости от вашего к этому личного отношения.

– И вне зависимости от вашего тоже? Я угадал с мамой?

Звучно хлопнула дверь. Мендель покачал головой, вздохнул, придвинул к себе забытый на столе диктофон.