А «Скорая» уже едет (сборник)

Елизарова тяжело вошла в заправочную, слегка покачиваясь после ночи.

– Загоняли? – участливо поинтересовалась фельдшер.

– Да так… – врач нерешительно потерла переносицу. – Ян, давай снимем, а? Ну, чего позориться-то?

– И думать забудь! – вскинулась Яна. – Я тебе сниму! Ребенка хоть пожалей.

– Стыдобища это… как нищая, выпрашиваю…

– Не выпрашиваешь, а просишь помощи. А это разные вещи.

– Да все одно, – махнула рукой Ольга. – Как в глаза людям смотреть потом?

– А вот так и будешь. Тебя все сутки о помощи просили, и не краснели даже! Ты чего вдруг застеснялась?

– То ж больные…

– А дитё твое – здорово? Вот то-то же! – непререкаемым тоном подвела итог Яна. – Если свои же не помогут, кто тогда? Давай, сдавай смену и иди с Богом, я дальше сама разберусь.

В заправочную вошел один из работавших в смене педиатров – доктор Ованесян, улыбающийся, свежий, с неизменной широкой улыбкой и воинственно встопорщенными усами под горбатым носом. Таким он был, сколько его знала Елизарова, всегда, вне зависимости от того, сколько вызовов выпадало его бригаде.

– Я душу дьяволу продам за ночь с тобоооооой! – громко пропел он. – Ай, Янушка, снова ты, душа моя! Судьба это!

Елизарова торопливо отвернулась.

– Все языком болтаете, Аршак Суренович, – фыркнула фельдшер. – А женились бы давно.

– Мне жениться нельзя, жена не разрешает.

Внезапно Ованесян осекся, уперевшись взглядом в бумажку. В заправочной наступила тишина. Ольга Геннадьевна почувствовала, как алеют ее щеки.

Прочитав, педиатр полез в карман куртки и достал две сторублевые бумажки, аккуратно просунул в ячейку решетки. Затем, поколебавшись, обнял Елизарову сзади, уколов щеткой отросшей за сутки щетины в шею.

– Если что, вызывай меня из дома, Олька. Даже в Новый Год – на такси приеду, слово даю.

И вышел из помещения заправочной. Следом за ним торопливо ушла Елизарова.

08:15

Началась пересменка, и заправочная наполнилась народом. Бумажка, разумеется, привлекла к себе внимание.

– Яна, три баралгина, два эуфиллина, четыре физраствора, шесть «десяток» и сотню для Геннадьевны сдаю, – первым открыл сбор Серега.

Фельдшера одобрительно загомонили. Следующей, краснея, пятьдесят рублей сдала Анечка Демерчян. Расходный лист украсился третьей фамилией.

– Оба, у Ольги лялька заболела? – удивился Вертинский. – Недавно же только ее видел. Яночка, вот, тоже сотню дам.

– Ууу, жмот, – фыркнула Валя Холодова, пихая его локтем. – Подвинься. Ян, на, триста. Я не «четырнадцатая», зажимать не обучена.

– Хорошо ночью поработала, – засмеялся Антон. – В гостинице или под гостиницей?

– По гостиницам не шляюсь, – надменно сказала Валя, разворачивая свою расходку. – Только по вокзалам.

– И кто ж там такой щедрый?

– Я девушка честная, поэтому беру дорого. Отвали, сказала, дай заправиться!

Фельдшера подходили и уходили, оставляя, кто сколько мог от заработанных за смену денег в коробочке из-под перчаток. После окончания пересменки одна сторона расходного листа была полностью исписана аккуратным почерком Яны. Всего двадцать семь фамилий.

После того, как все бригады вновь заступившей смены разъехались по вызовам, в заправочную зашла старший фельдшер, прошлась по ячейкам, проверяя, не оставил ли кто там постельные принадлежности, заглянула в баки для использованных игл, на предмет присутствия на последних колпачков. Уходя, скользнула взглядом по объявлению, остановилась и перечитала.

– Маша!

– Что, Анна Валерьевна? – сменившая Яну фельдшер нагнулась к окошку.

– Это что такое?

– Елизаровой деньги собираем.

– Мы что, на паперти, что ли?

Маша закатила глаза.

– Это медицинское учреждение, – гневно отчеканила старший фельдшер. – Что больные скажут, если увидят? Кто разрешил?

– Да никто… сами.

– Сами! Детский сад, ей-Богу! Хорошо, Аркадий Михайлович не видел!

– Мне снять?

– Не надо. Елизарова повесила – пусть она и снимает.

Маша поджала губы и сделала вид, что увлечена чтением расходок.

– Сколько там набралось уже? – секунду спустя, понизив голос, поинтересовалась старший фельдшер.

– Три пятьсот, – сверившись с бумажкой, ответила девушка.

– О-хо-хо, – вздохнула Анна Валерьевна, доставая из нагрудного кармана халата сложенную вдвое купюру. – На, пусть будет четыре, для ровного счета.

– Анна Валерьевна!

– Тише! – строго произнесла старушка. – Не шуми, ради всего святого… Хотела себе к празднику духи купить, да уже ладно, перебьюсь пока. Бери, бери, да не пиши там много.

13:03

В обед в заправочную за ватой зашла диспетчер Надя, столкнувшись в дверях с заведующим подстанцией. Оба внимательно прочитали текст объявления.

– Тебе чего, Надюша? Ваты опять?

– Я сейчас, – девушка махнула рукой и побежала в диспетчерскую.

Маша недоуменно посмотрела ей вслед.

– Машунь, дай-ка мне эту бумажку, – попросил заведующий.

– Зачем, Резо Георгиевич?

– Дай, говорю.

Минут через десять Резо вернулся, помахивая сверкающим красным текстом листом, на котором была та же информация, что на бывшем сообщении в поликлинику, только отпечатанная на принтере крупными буквами.

– На, повесь, пусть смотрится по-человечески.

– Красотища, – улыбнулась фельдшер.