А смерть подождет

Линда вертелась тут же, под ногами хозяина и его друзей, она хорошо чувствовала праздник, а ей, как отличившийся по службе, перепало нынче и внимания, и лакомств. Пришлось Олегу даже вмешиваться и ограничивать угощения — не накормили бы его помощницу чем-нибудь таким, что собачьему организму противопоказано.

Пригодилась за столом и «Лезгинка», чеченский коньячок хорошо пошёл под шашлык, какой Олег с Лёшей купили загодя у одного уличного предпринимателя прямо с дымящего мангала. «Лезгинку» Олег покупал сегодня же у Марьям, она спросила:

— Я слышала, день рождения у твоего друга?

— Кто сказал?

— А сам он и сказал, Лёша. Конфеты у меня утром покупал.

— Понятно… ещё что про нас знаешь?

— Обстреляли вас на блокпосту.

— Это тоже Лёша сказал?

— Нет, что ты! Про это весь город знает. Хорошо хоть никого не убили.

— А те, что нападали…

— Дураки они. Бандиты.

— Ты их знаешь? Местные они?

— Ой, Олег, не знаю я ничего. Кто стрелял, в кого попал… Про такое лучше не знать… Пошла я, до свидания. Чего в следующий раз принести?

— Сигареты. Больше ничего.

— Хорошо. Ну, гуляйте, отдохните. А то всё мотаетесь.

Так они поговорили, обменялись вежливыми, улыбками и разошлись.

… Офицерское застолье начинает, конечно, старший по званию.

Майор Нуйков, командир вологодского ОМОНа, с ролью тамады справлялся умело. Начал с похвалы всей опергруппы капитана Смирнова.

— Мужики! — Нуйков держал в руке алюминиевую кружку. — Должен сказать, что вы молодцы, хорошо работаете. Слух о вас по Гудермесу пошел. Сам слышал от одного местного аборигена, мол, таких сыщиков из России тут ещё не было, А про собаку вашу, Линду, просто со страхом в глазах рассказывал! Говорит: чёрная, громадного роста, с телка, глаза огнем горят, а оружие и взрывчатку через стену чует.

Все засмеялись, задвигались, весело поглядывая на Линду, а та сидела у ног хозяина счастливая. Поняла, что говорят про неё, хвалят, и Линда одобрительно завиляла хвостом, — дескать, правильно всё. Поначалу, услышав знакомые слова: «Оружие… взрывчатка», насторожилась — не придется ли бежать к машине? Но хозяин сидел спокойно, держал в руке, как и все, остальные, кружку…

— А что касается новорожденного, — продолжал Нуйков, — то ты, Алексей, и дальше служи России честно, как сейчас служишь, но свой следующий день рождения лучше отмечай дома, в кругу семьи. Есть деваха?

— Есть, есть, — кивнул Рыжков с белозубой простецкой улыбкой во весь рот.

— Вот, молодец. У мента, между нами, мужиками, говоря, должен быть надежный, крепкий тыл. Наша служба, как в песне поется, и опасна, и трудна. Но — благородна! Помни это!… Здоровья тебе, лейтенант, успешной карьеры. Чтоб до генерала дорос!… И храни нас всех, Бог! За тебя, Лёша!

Все встали, дружно зазвякали алюминиевые кружки, чеченский коньяк оказался вполне приличным напитком — веселья и расслабленных разговоров за столом прибавилось.

Омоновцы преподнесли Рыжкову фронтовую флягу со спиртом, Нуйков наказал её беречь и выпить по возвращении домой, что Лёша и пообещал, но твёрдой уверенности в его голосе не было.

Опер'a тоже не остались в долгу перед своим товарищем — кто шикарный брелок для ключей преподнёс (Лёха как-никак водитель «антилопы»), кто флакон одеколона, кто блок сигарет…

Складно говорил и капитан Смирнов — с юмором, и по делу. Сказал, что его тёзка однозначно родился в рубашке, а значит, жить будет долго и счастливо.

Все, конечно, поняли, что капитан имел в виду «чэпэ» на блокпосту, Рыжкову в самом деле повезло — ведь мог же остаться в «УАЗе»!

— Ладно, чуть-чуть не считается, — махнул рукой именинник и взялся за гитару. — Давайте лучше споём!

Общий, объединяющий любую мужскую компанию, в том числе и милицейскую, градус за столом был уже на высоте, русская душа не может без песни, а песня сейчас была конечно о войне.

— Я не помню, сколько за камнем лежал.
Он стрелял и стрелял. Я — патроны считал.
Я устал, но ведь он — не железный, шакал,
Он ведь тоже устал!
А в России у нас — леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
А в России домой провожают ребята невест,
Над моей головой — южный крест…
Вот и он замолчал за соседней скалой.
Он привык, ему горы — что дом родной…
А в России у нас — леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…

— Да уж, Сибирь наша точно сейчас в снегах, — грустно сказал Смирнов. — Такой грязи, как здесь, там нету. Давайте, мужики, за Сибирь, а? Хоть вы, может, и не бывали у нас, а земля наша замечательная! Легко дышится, просторно живется.

Голос капитана заметно дрогнул, его печаль как-то сразу передалась застолью, Рыжков отложил гитару.

— Алексей Иванович, у тебя кто в Омске? — спросил Олег.