А. Смолин, ведьмак

— Надо самовар раскочегарить! — предложил Родька. — Пока картошечка варится. Антип, тащи его во двор.

Я посидел еще немного, глядя то на бурную деятельность, которую развела эта парочка, то на танцующую между начавших зеленеть деревьев Жанну. Моей помощнице, несомненно, тут нравилось, поскольку ее все эти дни было не видно и не слышно. Знай на травке сидит да на небо смотрит.

А я никак не мог для себя решить — звонить Виктории или не надо? Странное чувство, я такого класса с девятого школы не ощущал. Ну когда позвонить очень хочется, но при этом жутко страшно услышать не грубое «чего ты звонишь?», а равнодушное «да, что хотел?».

Подумал, подумал, да и убрал телефон в карман. Все эти заботы остались там, в городе. Вернусь — буду думать, делать, звонить и ездить. А сейчас у меня другая задача — узнать как можно больше всего, чего только можно.

И в первую очередь о берегинях. Что они за природой глядели — это прекрасно. Но вот то, что в прошлом каждая из них являлась влиятельной чародейкой — это вообще замечательно. И не столь важно, что они давно ушли за грани этого мира. Насколько я понял, в Ночи не принято доверять памяти, она может подвести, потому все более-менее толковые ее обитатели ведут записи. Уверен, что, например, у тех старушек-ведьм, что являются моими соседками, тоже где-то книги личных заметок припрятаны.

Ясное дело, что за века не я первый о таком задумался, до меня народ не глупее жил. Но это не значит, что данную версию не надо отрабатывать.

Вот чуть разгребусь с делами — и на реку. Заодно, кстати, и проверю, работает венок из ревенки, или нет?

Глава восьмая

Солнце почти село за верхушки елей, которые черной грядой опоясывали противоположный берег реки. Я сидел, опустив ноги в воду, шевелил пальцами, разгоняя мальков, мельтешащих подобно маленьким серебристым молниям, и мне было хорошо.

— Две недели, — ворчал Родька, в очередной раз забрасывая удочку. — Прямо как крот какой-то — рою, рою землю. Тьфу!

— С перерывами на второй завтрак, обед, послеобеденный сон и так далее, — заметил я. — Кто-кто, а ты не перетрудился.

— Какой он у тебя все же ворчунишка! — звонко рассмеялась Жанна, устроившаяся рядом со мной. — Маленький, а вредный.

— А ты вообще помолчи, нежить. — Шерсть на голове моего слуги встала дыбом, отчего он стал похож на панка из времен моего далекого и беспокойного детства. — Тебе слова не давали.

— Тебе тоже, — резонно заметил я, чуть откидываясь назад. — Жанна наша гостья, будь любезен проявлять вежливость и дружелюбие по отношению к ней.

— Я не обиделась, — бросила девушка, чуть отвернувшись от нас в сторону. — Вот еще… И было бы на кого? Вот в «Инстаграм» меня троллили, так троллили. А тут… Подумаешь, какой-то мохнатый коврик из «Икеи»!

— Веселая у тебя компания, — услышал я голос дяди Ермолая, который появился из кустов, как всегда, внезапно и вдруг. — Здорово, ведьмак. А я смотрю с опушки — на берегу костерок горит. Думаю — никак опять какие туристы пожаловали? За ними, знаешь, глаз да глаз нужен. Об тот год эти паразиты на дрова три молоденьких березки срубили. Лень им, пакостникам, было чутка до леса пройти, валежника набрать.

— Долго потом их по чащобам своим водили? — заинтересовался я.

— Два дня, — с достоинством ответил Лесной хозяин. — Так помотал, что они чуть с ума не сошли. Раз пять до шоссе давал подобраться, так чтобы они шум машин слышали. К «Борисьево» пару раз подводил, там вечно собаки лают и дети шумят. Дам послушать людей маленько, почуять надежду, что они выбрались, да и обратно к оврагам их, к оврагам. Там мрачно, гнилью пахнет, деревья старые, злые на весь мир. Ух они у меня побегали!

— Потом-то отпустил? — уточнил я.

— Отпустил, — кивнул дядя Ермолай. — Не стал губить. Поначалу хотел их погонять по лесу, да и отдать Трясиннику, после пожалел. Девка среди них башковитая оказалась, смекнула, что к чему. То ли слышала чего когда, то ли память крови проснулась, не знаю. Заставила их у меня прощения попросить. На коленях, в голос.

— Встали?

— А то, — нехорошо усмехнулся леший. — Нынешние человеки только тогда сильны, когда середь каменных домов ходят, а как пару дней по лесу побегают без дорог да еды, мигом с них спесь слетает. Нет, может, один понимающий на сотню найдется, так он зазря молодняк рубить не станет.

— Это да, — согласился я.

— А мы, батюшка, тут картошечки пекём, — вежливо, не то что с Жанной, произнес Родька. — Не желаете с нами отужинать? И сальце есть, и хлебушек.

— Чего нет? — присел на пенек, которого только что в помине не было, дядя Ермолай. — Не откажусь. Только, думается мне, ты сюда, Александр, не трапезничать пришел, посередь второй-то русальной недели?

— Так и есть. — Я оттопырил пальцем плетеное из травы кольцо на своей шее. — Есть кое-какие дела.

— Ревенка. — Дядя Ермолай принял от моего слуги кусок хлеба, посыпанный солью и увенчанный изрядным шматом сала. — Не хочешь, стало быть, при Водянике состоять? Чего так? Он ведьмака точно под водорослями не схоронит, не иначе как в свою свиту запишет.

Вот такой у него незатейливый юмор.