А. Смолин, ведьмак

— Вы думаете, нас разъединили только помехи? — чуть ехидно поинтересовался я.

— Только они, — заверила меня Ольга Михайловна. — И да, ты в чем-то прав. Я подумала… Саша, я не умею извиняться. Не приучена.

— Так и не надо, — отозвался я. — Не настаиваю ни на чем таком.

— Вот и славно. — Ряжская помолчала. — Значит — десятое июня? Я верно запомнила?

— Ориентировочно, — ответил я. — По дате ближе к встрече определимся. И вот еще что. Безвозвратный аванс — двадцать пять тысяч евро. Это только за то, что я согласен выслушать вашего Мишу.

— Нагло, — заметила Ряжская. — Я все понимаю, но это уже перебор.

— Это недобор, — возразил я ей. — Если точнее — скидка за то, что он ваш друг. С кого другого я бы вдвое больше взял.

Согласен — нагло. До края. Но мне что она, что все ее друзья так надоели, что сил нет. Если уж делать нелюбимую работу, то надо на ней хоть зарабатывать? А то вовсе мазохизм какой-то получается.

— Двадцать две пятьсот, — отчеканила Ряжская — Я все еще твой работодатель, десятина — моя.

— Теперь точно уволюсь, — захохотал я. — Ладно, пусть будет даром. Двадцать тысяч.

— Наглец, — рассмеялась и Ольга Михайловна. — Но есть в тебе шарм, Смолин. Сначала одна наглость имелась, а теперь и мущинистость прорезалась. Ох, не натворить бы мне с тобой дел на старости лет!

И снова повесила трубку, на этот раз окончательно.

Не натворите, Ольга Михайловна, не натворите. Вы женщина интересная, но у меня и без вас хватает забот по этой части. Даже чересчур.

И самое досадное, что последняя по счету, та, которую я про себя зову Снежной Королевой, так и не позвонила ни разу. Можно и самому набрать ее номер, но вот только я отчего-то уверен, что она не ответит на мой вызов. И это будет досадно.

Одно хорошо — подобные мысли навещают меня разве что только перед сном. Да и то не каждый день, потому как иногда я засыпаю еще до того, как голова на подушку ляжет.

Протяжный вопль, раздавшийся за окном, возвестил о том, что мой слуга всё же свалился с крыши. Ну или был сбит метким броском Антипа, с домового станется. Пойду посмотрю — убился он или нет?

Не убился. Уцелел. Сидел на крылечке с выпученными глазами и таращился на Антипа, который задумчиво поигрывал веревкой с уже завязанной на ней петелькой.

— Только не в саду, — попросил я его. — Там у реки небольшая рощица есть… Ну ты понял.

— А как же, — бодро ответил мне он. — В рощице — так в рощице. Да и твоя правда, хозяин. Повадится еще потом по саду бродить, на разные голоса завывать. Оно нам надо?

— Я не завываю, — влезла в разговор Жанна. — Хотя и могла бы. Между прочим, один продюсер говорил, что у меня отменное контральто. Вот так!

— Он имел в виду не голос, — ответил я. — Уж поверь. У меня один приятель в кредитном отделе есть, так он после основной работы тоже продюсером подрабатывает, правда, кинематографическим. Ищет на одну ночь в недорогих клубах талантливых актрис для сериалов. Так вот у него твое контральто называется фактурой. И к кино эта фактура никакого отношения не имеет.

— Совсем? — уточнила девушка.

— То есть абсолютно, — невесело усмехнулся я. — По-хорошему, Грине надо за такое морду бить. Странно, правда, что я это только сейчас осознал. Раньше мне такие разводы доверчивых дурочек почему-то нормальным делом казались.

Замолчала Жанна, о чем-то задумалась, а после с непонятной мне целью в сумочку слазила, что по обыкновению висела на плече. Да и куда бы ей деться, этой сумочке? Она с ней в момент смерти была, так что…

Зря я, наверное, ей глаза на правду открыл. Лучше бы дальше думала, что у нее отличное контральто.

— С другой стороны — идти куда-то, — задумчиво пробубнил домовой. — Да и Ермолай может не одобрить.

— Я больше не буду, — пролепетал Родька, глядя на то, как Антип залихватски перекинул веревку через высокую ветку яблони. — Правда не буду! Я ж сберечь чтобы… Золото же, камушки. Ежели голодный год, так их продать можно, чтобы хозяин с голоду не помер! А то выйдет как тогда, на Урале, когда кору с деревьев толкли!

Из глаз слуги выкатились две огромные слезинки.

— Жа-а-алко его! — протянула Жанна, опуская на мои плечи свои холодные, словно лед, ладони. — Может, не надо? Он же не со зла.

— Со зла, не со зла, — проворчал Антип. — Слова это все. Род свой опозорил, дом свой опозорил! И перед кем! Перед Хозяевами, лесным да водяным!

Так он что, на самом деле Родьку вздернуть собирается? Ну это уж дудки! Шума и гама от этого пройдохи многовато стало, что есть, то есть, но это не повод его на ноль множить.

— Развлекаешься, сосед? — послышался из-за калитки голос бабки Дарьи. — Так его, непутевого, так! Он, почитай, лет двадцать с моего огорода редиску да огурцы Захарке-покойнику таскал. И ловко так, ни разу его не поймала. И ни в одну ловушку мою он не попался. Больно смекалист, стервец!

Это как же она углядела, что мы тут делаем? Забор новый, ростовой, щелей в нем нет.

— Воспитательный момент, — громко ответил я. — Чтобы знал, с какой стороны масло у бутерброда. А то Захару Петровичу овощи на стол поставлял, а мне и не думает.