А тебе слабо?

– Исайя, – говорю я не Скотту, а себе.

Мой лучший друг здесь.

Исайя стоит перед капотом своего чёрного «мустанга» и разглядывает нас со Скоттом. Заметив, что я смотрю на него, он кивает головой. Я делаю шаг к нему, но Скотт хватает меня за руку.

– Нет, Элизабет.

Я мотаю головой.

– Только на секунду. Всего на одну секундочку. Пожалуйста.

При слове «пожалуйста» его пальцы разжимаются. Когда Скотт отпускает меня, я пошатываюсь. Я полностью выжата, физически и эмоционально, но мне нужно найти силы. Я должна поговорить с Исайей.

Исайя не трогается с места, он даже не утруждается сделать шаг мне навстречу, но заговаривает первый, не дожидаясь, когда я подойду.

– Ширли сказала мне насчёт твоей матери. Ты в порядке?

Его вопрос заставляет меня остановиться за машину до него. Исайя смотрит на меня с обидой, его тело напряжено. Я вижу, что моя близость причиняет ему боль, и это открытие обрушивается на меня как удар по лицу.

– Да, – отвечаю я, потом спохватываюсь. – Нет. Она подсела на героин.

Исайя отводит глаза, и я чувствую, как тяжёлый свинцовый шар падает на дно моего желудка.

– Ты знал.

Он снова смотрит мне в глаза.

– От твоей матери лучше держаться подальше, Бет. Ты её не изменишь.

Она изменится. Скотт мне поможет. Я знаю.

– Как ты?

– Потихоньку, – Исайя смотрит в ночное небо, потом резко отрывается от своей машины. – Ладно. Живи хорошо.

– Исайя… – лепечу я, не в силах сделать лучше. – Это же не прощание.

– Это оно, – отвечает он, открывая водительскую дверь. – Оно самое.

– Если бы ты в это верил, то не был бы здесь сейчас! – у меня открывается второе дыхание, когда я вижу, что мои слова доходят до него. – Мы же друзья. На всю жизнь.

Он проводит рукой по лицу, потом садится в машину, захлопывает дверь и заводит злобно взревевший двигатель. Краткий прилив энергии оставляет меня, сначала уходит из головы, потом утекает из кончиков ног. Мне больно сознавать, что я причинила Исайе боль, но я знаю, что в один прекрасный день он влюбится и поймёт, что мы с ним всегда были только друзьями.

Я открываю глаза и матерюсь. Я оскандалилась вдвойне: сначала уснула в машине, а потом позволила Скотту внести меня в дом. Как и в первую ночь в этом доме, я заботливо укутана одеялом, а мои кеды аккуратно стоят перед кроватью. В комнате темно, поэтому я даже не смотрю на часы. Я откидываю одеяло, вылезаю из постели и бегу в коридор.

На кухне Скотт сидит за стойкой, уставившись на столешницу. Я сажусь на мягкий кожаный диван. Вот удивительно: я прожила в этом доме три месяца, но ещё ни разу не сидела на нём.

– Классный диванчик.

– Да уж, самое время в этом убедиться, – отвечает Скотт.

Он одет в джинсы и футболку «Янкиз». Скотт всё время держится так солидно, что порой я забываю, что ему ещё нет и тридцати. Он слезает с табурета и садится рядом со мной.

– Не хочешь рассказать мне, кто такой Трент?

– Нет.

– Ладно, давай так. Расскажи мне, кто такой Трент.

Скотт ударил этого ублюдка. Я вытираю сонные глаза и подбираю самое простое и короткое определение.

– Это грёбаный ублюдок, отродье дьявола и урод, которому нужно забить в грудь осиновый кол, порезать на куски, а потом сжечь на костре.

– Или проломить ему голову бейсбольной битой?

– Можно и так, – я слабо улыбаюсь.

Скотт так же вяло улыбается в ответ. Я сказала Райану, что останусь. Я провожу пальцем по гладкой ленточке, завязанной на моём запястье.

– Почему ты нас бросил? Ты же бросил не только меня. Ты бросил маму.

– Ты готова обсуждать это спокойно или хочешь устроить очередной скандал?

– Хочу поговорить.

Наверное.

– Когда я уезжал из Гровтона, то собирался сдержать своё слово. Я твёрдо решил вернуться за тобой. Я понимал, что я ещё совсем молод, но я любил тебя как собственную дочь.

И я любила его как отца. Я подтягиваю колени к груди, обхватываю их руками.

– Почему же ты не вернулся?

– Потому что… – он несколько раз пытается заговорить и умолкает, как будто слова застревают у него в горле. – Потому что тогда я бы ни за что не смог вырваться. Я не мог увезти тебя с собой неизвестно куда, а если бы я выбрал тебя, мне пришлось бы забыть о бейсболе. Если бы я остался в Гровтоне, то, конечно же, превратился бы в своего отца. Твой папа однажды поклялся мне, что никогда не станет таким, как отец, но после окончания школы он очень быстро превратился в такого же сукиного сына, как наш папаша. Я не хотел трейлерных парков, не хотел накачанных наркотой девушек, не хотел до конца своих дней причинять боль людям, ближе которых у меня никого нет. Если бы я остался, то превратился бы в своего отца и однажды сделал бы больно тебе.

Я мотаю головой. Это невозможно. Скотт никогда бы не обидел меня. Он был на это неспособен.

– Я так чертовски боялся всего этого, что когда пустился в бега, то уже не мог остановиться. Я боялся снова увидеть тебя. Боялся, что если увижу тебя, то останусь и превращусь в своего отца.

Скотт негромко матерится и складывает ладони вместе, как будто для молитвы. Я закусываю губу, когда его голос срывается.