А тебе слабо?

– Мама, машина. Сколько стоит забрать машину? Я не могу постоянно приезжать в Луисвилл, поэтому не смогу заботиться о тебе, если мы не уедем отсюда.

Она пожимает плечами.

– Пару сотен.

Она закрывает глаза и затягивает старую песню, которую дедушка всегда пел, надираясь до беспамятства. Я тру лоб. Нам нужна эта грёбаная машина, а мне нужен грёбаный план. Если бы не Исайя, мы с мамой сбежали бы несколько недель назад. Окно возможностей быстро закрывается, я не знаю, как долго мама сможет прожить одна.

Я вытаскиваю пачку денег, полученных от Эхо, кладу половину на тумбочку. Мама прекращает петь и смотрит на деньги.

– Выслушай меня, мама. Ты должна прийти в себя и забрать машину. Ещё я прошу тебя заплатить за телефон. Мы скоро уезжаем. Ты меня понимаешь?

Мама тупо смотрит на деньги.

– Это Скотт тебе дал?

– Мама! – ору я. Она вздрагивает. – Повтори, что ты должна сделать.

Мама вытаскивает из-под подушки моего старого плюшевого мишку.

– Смотри! Я сплю с ним, когда скучаю по тебе.

С этим мишкой я спала до тринадцати лет. Это единственная вещь, подаренная мне отцом. То, что мама её сохранила, рвёт мне сердце. Теперь я не могу сосредоточиться. Не могу собраться. Но мне нужно, чтобы мама запомнила, что она должна сделать. От этого зависит её жизнь.

– Повтори, что я сказала.

– Забрать машину. Заплатить за телефон.

Я встаю, но мама хватает меня за руку.

– Не уходи! Не бросай меня одну! Я не хочу быть одна.

Её просьба лишь усиливает моё чувство вины. У каждого из нас есть свои страхи. Призраки, которые живут в самых тёмных уголках нашего сознания и безжалостно терзают нас. Они есть у мамы. А чего больше всего боюсь я? Расстаться с ней.

– Надо купить тебе еды. Приготовлю сэндвичи и оставлю в холодильнике.

– Не уходи, – хнычет она. – Посиди, пока я не усну.

Сколько ночей в детстве я вот так же умоляла её посидеть со мной? Я ложусь на кровать рядом с мамой, глажу её по волосам и запеваю песню с того слова, на котором она остановилась. Это её любимая песня. Про птиц, свободу и перемены.

Я разрезаю последний сэндвич пополам и убираю полную тарелку в холодильник вместе с остатками сыра и ветчины, которые Исайя купил, пока я баюкала маму. Исайя убирает в шкаф коробки с крекерами и хлопьями. Он купил маме такую еду, которую не нужно готовить.

– Ну что, достаточно меня наказала? – спрашивает он.

Цепи, днём и ночью тянущие меня к земле, становятся ещё тяжелее.

– А если нет? Ты снова закинешь меня на плечо и унесёшь отсюда?

– Нет, – отвечает он. – Все знают, что Трент в тюряге. Самое плохое, что может случиться с тобой здесь… – он выразительно смотрит на запертую дверь моей бывшей спальни. – Возможно, мне стоит забросить тебя на плечо, Бет. Здесь тебя не ждёт ничего хорошего.

– Знаю.

Именно поэтому я хочу сбежать отсюда… с мамой. И всё-таки мне немного любопытно, что Исайя знает то, чего не знаю я. Конечно, я могу хоть сейчас открыть дверь и увидеть всё своими глазами, но… нет. Я прогоняю эту мысль. Не хочу ничего знать. Совсем не хочу.

– Тебе на работу надо, – говорю я.

Исайя уже успел переодеться в свои любимые чёрные джинсы и футболку, а значит, решил остаться. Я не хочу, чтобы из-за меня он потерял любимую работу. Гараж, в котором он трудится, находится прямо напротив супермаркета, вот почему он так быстро примчался.

– Я освободился ещё час назад. Просто оставался после работы. Всё возился с новеньким «мустангом», который кто-то оставил у нас. Ласточка, а не машина! Тебе бы она точно понравилась.

Я скучала по этому. По ежедневным рассказам Исайи о том, как прошёл его день, по увлечённому тону, которым он всегда говорит о машинах. Серые глаза Исайи разглядывают меня с головы до ног. Я соскучилась по нему. По его голосу. По татуировкам, покрывающим его руки. По его неизменному надёжному присутствию. По этому я скучала сильнее всего. Исайя был единственной привязанностью, в которой я никогда не сомневалась. Единственной привязанностью, про которую я точно знала: она не изменится, когда я проснусь утром.

Я делаю два шага и обхватываю его руками. Исайя обнимает меня. Мне нравится слушать стук его сердца. Такой мерный. Такой сильный. На несколько секунд мои цепи ослабевают.

– Я скучала по тебе, – говорю я.

– Я тоже по тебе скучал.

Исайя прижимается подбородком к моей макушке. Поднимает руку, кладёт мне на затылок. Его пальцы скользят по моей щеке, и я вся напрягаюсь. За последние четыре года мы много и часто прикасались друг к другу. Но только когда были под кайфом. После моего ареста Исайя дотрагивается до меня как-то слишком по-серьёзному.

Однажды ночью, когда мы оба были под кайфом, мы зашли слишком далеко. Типа как мы с Райаном. Только, в отличие от нас с Райаном, мы с Исайей сделали вид, будто ничего не было. Если бы не Райан, я, наверное, тоже постаралась бы забыть ту ночь в амбаре.

И тут я вспоминаю… Исайя сказал, что любит меня!

– Как только ты окончишь школу, клянусь, я увезу тебя отсюда.

– Ладно, – отвечаю я, прекрасно зная, что сбегу задолго до окончания школы.