А теперь на Запад

Дело споро двигалось, Куликов только успевал записывать. На все мои рацпредложения он согласно кивал, пропустив без комментариев даже сцену обмывания орденов. Единственно, в чем гэбэшник засомневался, это в способности санитарки легко заряжать орудие, однако я настоял на своем:

– Если даже изнеженный человек из будущего справился, в смысле я, то современная девушка тем более сможет. Да и что там делать, хватай патрон и отправляй в ствол, затвор-то полуавтоматический. Тут главное требуется внимание, чтобы направлять снаряд ровно и до щелчка. Все это, конечно, до первой неисправности. Если, к примеру, затвор заклинит или капсюль попадется недовинченный, то санитарка сама не справится. Да, кстати, тут же нигде не написано, какие орудия были у нас под Курском.

– ЗИС-3, но я сомневаюсь, что их разрешат показывать. Для съемок приготовили «сорокапятки» и списанные гаубицы.

– Да что тут секретность разводить, – возмутился я, – можно подумать, немцы новые пушки еще не видели. Мы же не технологию производства раскрываем. Наоборот, нужно показать в фильме, что вот такие замечательные орудия сделали нам наши рабочие и конструкторы. Прорекламируем, так сказать.

В общем, можно констатировать, что мой первый опыт в качестве сценариста оказался успешным. Куликов остался доволен произведением Бондарева в моем пересказе, но, спрятав все наброски в портфель, он не спешил уходить, а мялся, пытаясь что-то сказать. В таком странном состоянии мне его видеть еще не приходилось. Было ясно, что случилась какая-то крупная неприятность. Наконец, гэбэшник собрался с духом и выпалил:

– Вы знаете, но вашего деда мы найти так и не смогли.

– Он что, погиб?

– Нет, не в этом дело. Просто мы так и не смогли узнать, в какую часть его направили.

– Странно, я понимаю, что у вас компьютерных баз данных пока нет, но ведь его военкомат находится не на оккупированной территории, все архивы доступны.

Нельзя сказать, что эта новость меня озадачила. Вовсе нет, она просто ошарашила и поразила до глубины души. Майор молодец, что приберег ее под конец, иначе я бы не на один вопрос внятно не смог бы ответить.

Когда голова стала кружиться чуть медленнее, я попробовал собраться с мыслями. Не могло ли получиться так, что хронопотоки компенсировали привнесенные мной изменения, и мой дедушка просто исчез. А может, постарался Маленков со товарищи или же всеми горячо любимый Никита Сергеевич? Перебрав самые экзотические причины, я мысленно стукнул себя по лбу. А потом, для острастки еще раз, уже по-настоящему.

– Послушайте, кажется, я понял, в чем дело. В Книге памяти нашей области и в списках потерь, хранящихся в Центральном архиве, его возраст указан с ошибкой на десять лет. Год рождения в документах написан 1912-й, а где-то и 1913-й.

– Странная опечатка.

– Еще бы не странная, ведь в том же Новоанинском военкомате зарегистрирован его старший сын, мой дядя, двадцать четвертого года рождения, которого, кстати, в следующем году в армию заберут. Понятно же, что в одиннадцать лет сына родить нельзя.

Куликов просветлел лицом, найдя объяснение мистическому исчезновению:

– Любопытная история, а ведь если бы возраст был указан правильно, то вашего деда могли бы направить в тыловые части, и ему не пришлось бы ходить в атаку. Почему же так произошло? А у вашего дяди как судьба сложилась?

– Воевал связистом, соединял разорванные провода под огнем противника, за что награжден орденом и медалями. В своем последнем бою, уже в апреле сорок пятого, поднял солдат, которые залегли под пулеметным огнем.

– В атаку?

– Да нет, немец прижал все его отделение пулеметным и минометным огнем. Не знаю, что их командир делал, но мой дядя вывел бойцов из-под огня. В общем, всех спас, но сам получил смертельные раны. Его за этот подвиг приставили к ордену. А похоронка как раз к дню Победы пришла. Вот такая грустная история.

– Ясно, – вздохнул майор, – а другой ваш дед, который сейчас на «Баррикадах» работает?

– Он бы, наверно, так и остался на заводе до конца войны, но когда немцы подошли к Сталинграду, предприятие закрыли. В трудовой книжке у него написана дата увольнения 23 августа 1942 года в связи с эвакуацией завода.

– И последний вопрос, а то вы уже вымотались. Расскажите мне о вашем майоре Сысоеве. Это дело я тоже ни на кого свалить не могу.

– Ну, как вы понимаете, самого майора я знаю лишь недавно, но зато могу судить по его сыну.

– Понятно, – кивнул гэбэшник, – каков он сам, так и детей воспитал.

– Так вот, лишь только мы ввели армию в Афганистан, Сысоев-старший тут же позвонил сыну, который в то время служил в Германии, и поинтересовался, почему это он еще не на войне.

Куликов рассмеялся:

– Сразу видно потомственного офицера. Я своему старшему тоже помог с Дальнего Востока сюда перебраться. Он у меня теперь в артиллерии РГК служит. Считай, практически на фронте.