А ты гори, звезда

— Смягчающих вину обстоятельств вы себе отнюдь не прибавили. Наоборот, убавили. И без всякого смысла. Общая картина, как видите, так или иначе раскрылась во всей полноте. — Товарищ прокурора, присутствуя при допросах, последнее время поглядывал на Дубровинского сочувственно, проникся к нему симпатиями и теперь пошел на откровенность. — Знаете, вам следовало бы предъявить и более тяжкое обвинение, да… бог с вами! От имени прокурора судебной палаты будем просить министерство юстиции дать согласие на заключение вас в тюрьму всего лишь на полтора годика, не считая отсиженных, и последующую высылку в Уфимскую губернию на два года. Единственно из добрых чувств к вам.

Опять плясала метель, будто и не было лета в течение этих одиннадцати месяцев. Но Дубровинский ликовал: он на свободе! Гласный надзор полиции — все это ерунда. До приговора не будут больше скрипеть железные тюремные двери. Он вернется в Орел, а там свои — мать, тетя Саша, братья. Дыши свежим воздухом сколько угодно! И не придется хлебать опостылевшую овсяную баланду…

Позабавили слова Короткого: «картина раскрылась во всей полноте…» Им так кажется! А выяснили они далеко не все. И, самое дорогое, не раскрыли важнейшие связи. Остались вне подозрения и Корнатовская и Елизарова, их посчитали просто знакомыми, по доброте своей приносившими передачи. А к Серебряковой ниточки и вовсе не протянулись.

В изготовлении и распространении воззвания «К московским рабочим» пришлось сознаться. Не выдержала на очной ставке Семенова, запуталась. И Мухин подтвердил, что ящик с «техникой» был завезен к нему Никитиным. При обыске в доме Минятовых обнаружена целая кипа писем Константина к своей Надеждочке, а в письмах многие имена и описания встреч. Ах, Константин, Константин! Какое легкомыслие, какая неосторожность, несмотря на бесчисленные предупреждения! Хорошо еще, что он сам успел ускользнуть за границу. А бедной Надежде Павловне придется отвечать. С нее взята подписка о невыезде.

В распоряжении Дубровинского оказался только один день. Поезд на Орел уходил поздно вечером. Кого повидать в Москве за эти считанные часы?

Прежде всего он направился к Елизаровым. Анна Ильинична очень обрадовалась, принялась угощать. Рассказала, что Дмитрий Ильич выпущен тоже, живет в Подольске вместе с матерью.

— Очень много пришлось похлопотать маме. Она и в департамент полиции, и к начальнику особого отдела Семякину, и к самому Зволянскому несколько раз обращалась. А добилась-таки. Милая мама! Всю жизнь свою только и знает что хлопочет, вытаскивает нас из тюрьмы. А мы садимся туда то один, то другой, — Анна Ильинична грустно покачала головой. — Сколько она из-за Саши перестрадала! Потом Володя накрепко попал за решетку. Теперь в далекой Сибири…

— Где именно? — спросил Дубровинский.

— В каком-то Шушенском, у Енисея. Не унывает, засел за большую работу. Ничего не просит — только книги. Женился недавно.

— На местной?

— Нет. К нему туда его невеста, Надя Крупская, уехала. Ей ссылка была назначена поближе, а она выпросилась к Володе в Сибирь.

— Анна Ильинична, какие вы все заботливые люди, — растроганно сказал Дубровинский, — я для вас человек совсем посторонний, а вы постоянно мне носили передачи в тюрьму. Большое, большое вам за это спасибо! У вас ведь и свои семейные заботы…

— Ну, что вы! — Анна Ильинична улыбнулась. — Товарищ по борьбе не посторонний человек.

— Столько всяческих хлопот перед тюремным начальством!

— А это действительно у нас прямо в роду, фамильное свойство. Когда мама добивалась облегчения участи Саши, потом Володи, она разве что до самого царя не добралась. А так побывала лично, кажется, у всех наивысших сановников. Ну я, правда, только Самойленке да Короткому житья не давала, по Митиному делу торчала чуть не каждый день у дверей их кабинетов. А в коридоре кое-что и очень любопытное можно услышать. Шрамм узнал, рассвирепел и приказал совсем запретить мне вход в жандармское управление.

Они пили чай, и Анна Ильинична рассказывала новости. Просочились сведения с юга. Хотя и очень обессиленные арестами, но все же держатся в Киеве, в Екатеринославе «Союзы борьбы». В Николаеве образован «Южнорусский рабочий союз». Минувшей зимой ходили слухи о подготовке съезда рабочей социал-демократической партии. А состоялся ли он, точно неизвестно. Подготовка велась через «Рабочую газету». Но там арестованы поголовно все. И те, кто держал связь Москвы с Киевом. Дольше других оставался на свободе Ванновский, но теперь и он арестован. Словом, все, все оборвалось. Может быть, что-нибудь знает Корнатовская? Ведь «Рабочую газету» из Киева привозили ей.

Потом Анна Ильинична говорила, что вся печать сейчас полна сообщениями об очень сильном неурожае и вновь начавшемся голоде в поволжских губерниях. Дубровинский знал об этом, к концу следствия им стали разрешать чтение некоторых газет. Он слушал Анну Ильиничну и думал: «Где-то сейчас Гурарий Семеныч и Иван Фомич?»

— А что слыхать о Леониде Петровиче Радине?