Та-а-ак, кто меня приложил? Сергей? Нет, его там не было. Хотя... он там был, домой меня гнал. Ударил не он. У него на меня рука никогда бы не поднялась. Даже из-за Танечки. Разве только выпороть. Сугубо в воспитательных целях. Выпороть - это ремнём по заднице, мне же вклеили по виску. Минуточку, но если меня постучали головой об стенку, значит, у меня сотрясение мозга. При условии наличия у меня этого серого вещества, в чём окружающие периодически сомневаются. Всё, больше никаких сомнений. Доказано эмпирическим путём!
Сотрясение мозга. Всего-то... Тогда почему я не могу сказать нормально одно единственное слово - мама?
Уф-ф-ф, больше не могу, не получается. Спать...
* * *
По рассказам близких, я пролежала в реанимации немногим больше недели. В первые дни их повергало в ужас словосочетание "состояние стабильно тяжёлое", а позже, наоборот, радовало. Не знаю, как им, а мне эти дни показались вечностью, особенно, когда выяснилось, что я больше ничего не вижу, лишилась зрения начисто. Владимир Петрович Сиротин, лечащий врач отделения интенсивной терапии, пересыпая речь непонятными терминами, кондовым медицинским матом, рассуждал над моим лежбищем о шансах внезапного возвращения зрения. Ирина Евгеньевна его доверию соответствовала, задавала вопросы по существу. Аня чисто по-деревенски поддакивала. Правда, правда, вот ведь способность говорить вернулась, сами слышали, как Тоня разглагольствует. Ничего удивительного, если в один прекрасный день она возьмёт и начнёт видеть. Это они специально для меня распинались. Откуда-то знали, что жить мне больше не хочется. Пытались заразить надеждой.
* * *
Надеждой заразил дядя Коля, пришедший навестить одним из первых, когда меня перевели в общую терапию и разрешили посещение родственников. Он болтал совершеннейшую чушь про Николая Островского, Бетховена. Почти случайно помянул беднягу Гомера. И мы даже поспорили с ним немного о великом слепом. Ну, на предмет личности. Я неожиданно завелась и с жаром доказывала вполне абсурдную, совершенно недоказуемую версию, что автором обеих поэм был ни много, ни мало... Одиссей. Слишком значительное количество достоверного знания о тех временах, которое сейчас только начинает подтверждаться археологическими данными. Слишком много деталей и подробностей, особого значения для сюжетных линий не имеющих. Такое характерно для очевидца и участника. Кто в данном случае мог быть очевидцем и участником? Самое вероятное - Одиссей, муж многомудрый. Вторая поэма чем заканчивается? Расправой с женихами. А дальше? Жили Одиссей с Пенелопой долго и счастливо и умерли в один день? В том-то и дело, что нет. Дальше ничего. Потому, что дальше повествовать не о чем. Предположим, какая-нибудь мстительная или просто заинтересованная гнида выкрала Одиссея из дворца, увезла подальше и ослепила. По целому букету причин наш герой решил не возвращаться. Предпочёл аэдствовать и тем зарабатывать себе на жизнь, заодно прославлять собственные подвиги по городам и весям. Почему не вернулся? Допустим, не без оснований боялся, элементарно хотел жить. Мог подчиниться наконец воле богов, но по-своему, по-одиссейски. Сами смотрите, в обеих поэмах только Одиссей хорош, умён, прозорлив и не жаден, остальные - малосимпатичные личности. Разница между текстами? Легко. Они, скорее всего, писались в разное время человеком разного опыта. "Илиада" - сразу по окончании троянской войны. Наш герой сравнительно молод, возвращается с затянувшейся войны победителем, сочиняет для не выросшего ещё окончательно сына побасенки о великом походе. "Одиссея" - или перед ослеплением или после. Вероятнее, перед. Эдакое объяснение, где его, после падения Трои, ещё десять лет носило. Где был? Может, в рабстве обретался, сознаваться не хотел, изобрёл себе непроверяемое алиби. Логично? Логично. Стоит на карту Средиземноморья посмотреть. Где там десять лет болтаться? Разве по гостям или в рабстве. Кстати, автор - уже потрёпанный жизнью, умудрённый опытом, прошедший переоценку ценностей зрелый человек, ищущий крутых оправданий для себя, такого замечательного.
Дядя Коля противоречил, хекал и, мне казалось, довольно потирал руки. Память у меня восстановилась в значительной степени, я помнила его манеру при удовлетворительно для него складывающейся беседе хекать и потирать руки.
- Если принять за основу твою безумную версию, - вкрадчиво подпустил он, - тогда тебе надо обратить внимание вот на что...
- На что? - перебила я, не успев остыть от интересной исторической реконструкции.
- Ослепнув, он не покончил жизнь самоубийством, хотя его религия не осуждала радикальное решение проблемы. Это тебе не христианство.
- Ну-у-у... я полагаю, он предпочёл нести миру правду о себе. В смысле, ему выгодную версию.