А в городе звёзд не видно…

Губы движутся вдоль линии плеч, оставляют красные следы укусов, чуть влажные от слюны. Полы рубашки наконец распахнулись, открывая вид на светлую кожу с россыпью маленьких родинок. Он отодвигает чашечки молочного кружева и обхватывает ладонями маленькие полушария груди, шумно выдыхает от потрясающего ощущения твердеющих под руками сосков.

Волнистые пушистые пряди лезут прямо в лицо и щекочут, но вместо того, чтобы отстраниться, он ещё сильнее зарывается в них носом. Дышит её запахом, прогоняет его через себя, как чистый наркотик, от которого окончательно слетают тормоза.

Пальцы зажимают сосок и с остервенением выкручивают его, выдавливая из неё тихий, жалобный писк. Он расстёгивает молнию и слишком свободные для её тонких ног брюки мгновенно падают вниз, оседая на полу бесформенной чёрной кучей. Рука скользит по внутренней поверхности бедра, подбирается к самому краю трусиков и вновь спускается ниже, поглаживая костяшками покрывшуюся мурашками кожу.

— Я… — пытается что-то сказать она, но прерывается и приглушенно вскрикивает от очередного укуса в плечо, оказавшегося слишком сильным даже сквозь рубашку. Пытается схватить его за руку, начинающую оттягивать край трусиков, но он ловко переплетает их пальцы, сжимает их сильно, в жесте немого отчаяния и захлёстывающей злобы. Управляя её ладонью, заставляет неловко подхватить со стола карандаш и, найдя в списке фамилий ту самую, яростно зачёркивает.

— Без него же будет лучше? — спрашивает осторожно, нежно, а под внешним мягким шёлком голоса всё равно проступает ледяная сталь. Он сделает всё, чтобы она поняла свою ошибку и не смела никогда больше повторять.

Вот его главная идея по поводу пар: не допускать в них присутствия третьего. А он до сих пор будто маячит где-то поблизости, улыбается белозубо, свободно кладёт руку ей на плечо и беспрепятственно поглаживает загорелыми пальцами.

— Или ты хочешь его оставить? — он закипает изнутри, от ярости вперемешку с возбуждением слегка потряхивает. Отпускает её руку, чтобы жёстко надавить ладонями на плечи и вынудить облокотиться на стол, прогнувшись в пояснице. Трётся промежностью об соблазнительно оттопырившиеся ягодицы, кончиком языка обводит первые позвонки, выписывая на них причудливый узор.

Ответа до сих пор нет, и он отстраняется ненадолго, расстёгивает собственные брюки и стягивает вниз сразу вместе с бельём. И замечает краем глаза, как она выгибается и пытается взглянуть на него через плечо.

— Не хочу… его, — она выдыхает резко, очень громко, будто захлёбывается своими словами, и когда его ладони снова ложатся на её грудь и опускаются вниз, поглаживая тело, она начинает дрожать.

— Это хорошо, — он успокаивающе целует её в шею, снова ласково и аккуратно, чуть облизывая уже проступившие у самого основания засосы. — Это правильно, — пальцы ныряют под трусики и проводят между ног, просто чтобы удостовериться в очевидном. Горячо и очень мокро.

Прямо как в прошлый раз.

Подцепляет невесомое кружево большими пальцами и резко стягивает вниз, до колен. Звук треснувшей ткани вызывает довольную ухмылку, он ещё раз целует её, — теперь в ложбинку за ухом, — и выпрямляется.

Смотрит на неё сверху вниз, любуясь тем, как прекрасно в вечернем сумраке выглядит хрупкая фигура в одной лишь расстёгнутой рубашке, призывно стоящая перед ним раком.

Она вообще вся такая красивая, что у него постоянно перехватывает дыхание.

Просто такие, как он, не умеют любоваться красотой издалека. Такие, как он, безжалостно срывают с клумб великолепные цветы, позволяя им завянуть у себя дома через несколько дней. Такие, как он, эгоистично воруют даже самые совершенные и ценные шедевры, чтобы держать их в частных коллекциях, обрекая пылиться с другими такими же.

Он обхватывает ладонью болезненно налившийся кровью член и приставляет его ей между ног, трётся головкой, размазывая обильную смазку и дразня. От желания скорее оказаться внутри неё хочется взвыть, но он только прикусывает губы и ждёт.

Секунды кажутся часами, пока он испытывает себя на прочность, а её — на покорность. Упирается прямо в неё, закрывает глаза и прогоняет прочь наваждение, подталкивающее резко войти и грубо драть её, выбивая жёсткими глубокими толчками стоны боли, а никак не удовольствия.

Мысли сплетаются в тугой комок, вены натягиваются струнами, сердце заходится в сотне ударов, помогая разносить по телу новую порцию отравленной крови.

Он уже сам не понимает, что между ними происходит. Единственное, что крутится в опьяневшей от возбуждения голове: они больше не просто друзья. А кто?

Она легонько подаётся бёдрами ему навстречу, позволяя головке проскользнуть внутрь, снова замирает и издаёт что-то похожее на стон, прорывающийся сквозь плотно сжатые губы. Его пальцы зарываются в волосы на её затылке, перебирают пушистые пряди, помогая отвлечься и остыть, но она воспринимает этот жест по-своему: комкает оказавшиеся под ладонями листы, немного запрокидывает голову и насаживается на его член до конца.