А завтра — весь мир! (ЛП)

Мачта однозначно пробьёт днище корабля, и мы затонем у причала. А если и нет, всё равно зрителям будет, что вспомнить. Но конструкция выдержала, и примерно в три часа пополудни с бака донесся крик боцмана Негошича:

— Герр лейтенант, шпор мачты над палубой!

Теперь началась самая деликатная часть операции. От топа мачты уже были заведены тали на форкастль и оттуда на брашпиль. Теперь еще одни тали завели от шпора мачты на грота-марс. Идея состояла в том, чтобы развернуть мачту горизонтально и постепенно опустить на бревна, разложенные на палубе. Всё могло пойти не так: блоки могли не выдержать нагрузки или мачта неконтролируемо вывернуться.

Но линиеншиффслейтенант Микулич отлично всё спланировал: мачта развернулась без сучка без задоринки, опустили ее тоже без накладок, и к закату огромная железная труба преспокойно лежала на палубе, ожидая, когда кузнецы выбьют заклепки и починят поврежденные секции. Как только они это сделают, нам остается лишь еще раз поднять штуковину в воздух и опустить вниз, а затем заново закрепить, после чего натянуть такелаж всей фок-мачты.

Это заняло еще восемь дней. Мы работали допоздна при свете переносных фонарей. На палубе рдела самодельная кузница. Всё это время мы ничего не знали о линиеншиффслейтенанте Залески и сотне его подчиненных, отплывших на борту «Уаско».

Что с ними сталось? Чем они занимались? Всё это оставалось тайной до последней недели марта, когда мы уже ставили на место новую брам-стеньгу — низко сидящий в воде «Уаско», внезапно появился на рейде. Он встал борт о борт с нами, и вторая половина нашего экипажа поднялась на корабль: уставшие, покрытые серо-желтой пылью и ужасно недовольные.

— Чем вы занимались?

— Соскребали птичье дерьмо, вот чем! Шестьсот тонн этого говна! Надеюсь, что больше в жизни не увижу ни одного пеликана.

Оказалось, что герр Шнабель использовав свои обширные деловые связи, взял в аренду остров с гуано в двухстах километрах севернее по побережью и использовал наших людей как наемную рабочую силу для выкапывания и переноски отвратительного вещества на борт «Уаско», чтобы потом продать его в Кальяо.

Полученные таким образом деньги, не считая выплаты комиссии герру Шнабелю и стоимости аренды судна, можно было использовать для оплаты сухого дока.

Выдвигались предложения отправить Залески под конвоем в Европу и там судить на военном трибунале, поскольку использовать труд военных в целях извлечения личной прибыли было запрещено в габсбургских вооруженных силах еще с конца 18-го столетия. Но победителей не судят.

Мировая цена на гуано в то время держалась так высоко, что продав его, мы не только оплатили сухой док, но и осталась еще приличная сумма для покупки столь необходимых съестных припасов.

Так что дела как-то наладились, если не обращать внимания на матросов, которые не получили ни монетки сверх обычного жалованья, а их кожу до волдырей сожгло аммиаком птичьих испражнений, таким концентрированным, что он окрасил волосы моряков в рыжий, а краска с деревянных деталей судна просто облезла.

Работа в сухом доке заняла всего пять дней. Мы закончили труды и четвертого апреля приготовились к отплытию, усталые, но довольные собой. Нам своими руками удалось выполнить серьезный ремонт, предполагающий использование судовой верфи. Последняя телеграмма, полученная из Вены перед отплытием, гласила:

«деньги на ремонт выделены тчк действуйте согласно полученным расценкам тчк».

Глава четырнадцатая

ТИХИЙ ОКЕАН

Если и могла быть хоть какая-то компенсация за последние четыре месяца (наше барахтанье около Огненной земли, медлительное продвижение вдоль чилийского побережья, физические нагрузки в Кальяо и на острове с гуано), то мы не могли бы пожелать чего-то большего, нежели двадцатишестидневное плавание через восточную часть Тихого океана, от побережья Перу до Маркизских островов: четыре тысячи миль на постоянных семи узлах при неизменном зюйд-осте в левую раковину. К парусам мы почти не прикасались — ветер дул равномерно и доброжелательно, как электрический вентилятор. Мы плыли день за днем, местоположение на карте согласно ежедневным полуденным наблюдениям обозначилось настолько ровными отрезками вдоль десятой широты, будто мы их откладывали циркулем.

Тихий океан к югу от экватора... Колдовская морская гладь, о которой все читали в детстве. Атоллы из покрытых пальмами коралловых островов, вечное лето, сочные загорелые девчонки в юбочках из листьев, с цветочными гирляндами на шее, готовые предложить кокосы и все виды утешения усталым мореходам. Но во время этого плавания мы видели лишь неизменную ультрамариновую бесконечность, солнце, неустанно поднимающееся на востоке и проходящее прямо над головой, чтобы затем утонуть у западного горизонта. Всё те же черные бархатные ночи, та же стайка из трех-четырех тихоокеанских альбатросов (уменьшенная версия альбатросов с мыса Горн), лениво вздымающаяся и опускающаяся за кормой днями напролёт, похоже, не делая остановок для еды или сна.