«А зори здесь громкие». Женское лицо войны

277-й артпульбат воевал между Стрельной и Ропшей, в районе деревень Райкузи и Павкюля. Не знаю, восстановили ли эти деревни после войны. За неделю боев батальон почти полностью погиб. Строевая часть батальона тоже была разбита, и о гибели мужа я узнала только в октябре, хотя погиб он 17 сентября. Я пошла в военкомат, везде качала права, везде подавала заявления, чтобы меня снова отправили на фронт. Мне сказали: «Голубушка, у нас порядок. Надо будет — мы вас известим». Я думала, что это просто отговорка, но, очевидно, это действительно было начало какого-то порядка, потому что в апреле 1942 года меня из госпиталя пригласили, тут же отправили, и я поехала на фронт. На трамвайчике до села Рыбацкого. Там располагался политодел фронта, который ведал переводчиками. Вообще на войне переводчиками на уровне штаба армии заведовали две инстанции: разведотдел и политодел. Оба отдела имели свои службы переводчиков. Они контактируют, но не сообщаются и, вообще говоря, ревнуют друг к другу. У разведывательных переводчиков есть переводческая спесь, которой и я болею. Они считают, что они при настоящем деле и убеждены в этом, и если попадают в политсистему, то стараются оттуда убежать, считая это ненастоящим делом. Может быть, это наивно, но тогда это так воспринималось. У переводчиков-политотдельцев другая война, их передовая кончается гораздо выше, самый низший переводчик — инструктор по работе среди войск и населения противника — сидит в политотделе дивизии. Там он один. На уровне штаба корпуса их уже группа и так далее. На войне те, кто был ближе к передовой и настоящему военному делу, относились к ним слегка надменно, и эта ревность осталась до сих пор. С моей точки зрения, по бытовому, культурному, языковому содержанию работа переводчиков-политотдельцев была, конечно, интереснее, но по помощи войскам — конечно, помощи от этих переводчиков было меньше, чем от переводчиков из разведотдела.

Когда я была призвана в армию, меня оформили как командира без присвоения звания. В этом подвешенном состоянии я пробыла около года, и только после второго ранения мне было присвоено звание младшего лейтенанта, в котором я провоевала всю войну.

Во время войны я вела дневник, который сохранился, и части его были опубликованы в журналах и книгах. Вообще, чтобы вести дневник, надо было быть штабной крысой — чтобы всегда было перышко тоненькое и записная книжка. У меня было несколько записных книжек. Первая наименее отцензурированная, потому что тогда еще не успели на меня стукнуть, потом вторая, трофейная немецкая, потом советская и потом самодельные. Ведение дневников было запрещено, но со смершевцем я всегда умела договориться. Вообще, у меня постоянное желание все дневники уничтожить, но дочь не дает. Там есть некоторые интимные подробности, которые я не хотела бы публиковать.

Мое боевое крещение прошло во время боев под Тосно. Наши должны были взять Ивановское, бои были очень тяжелые, потери высокие. Взяли пленных в первый день. Пленный довольно сбивчиво что-то рассказывал, что-то говорил о переправе. Я стала его более подробно опрашивать. Наши ребята, разведчики, на Тосну ходили регулярно, и говорили, что немцы там весной стирку устроили. Только лед сошел, как они начали стирать форму в реке, хотя непонятно, почему так рано, вода-то была холодная! Когда я опрашивала этого пленного, он опять вскользь упомянул то ли о стирке, то ли о купании. И я подумала, не надо ли связать эти эпизоды. В результате этот пленный сказал, что у немцев был подтопленный мост, который они построили весной, имитируя стирку. Интересно то, что по донесению переводчика только комдив мог принять решение, комполка не мог принять никакого решения. Допрос я вела сама. Может возникнуть вопрос, а что тогда делали наши штабные офицеры? Посмотрели бы вы на этих офицеров! Самые лучшие, профессиональные части мы потеряли в начале войны. Те, кто остался живых из этих частей и имел хотя бы семь классов образования, были отосланы на курсы повышения квалификации командного состава. Сколько времени их там учили? От двух до четырех месяцев!! Так что я была пусть и баба, но все же с половиной университетского образования, и книжки читала, и военное дело у нас было. Я должна сказать, что на военном деле я больше читала французские романы, но топографией я занималась.