Внезапно за спиной Ника раздался протяжный вой. Сердце нашего героя невольно сжалось от тоскливого желания мгновенно очутиться в тёплом джакузи пятизвёздочного нью-йоркского отеля, с бокалом «мартини» в руке и пышногрудой красоткой под боком. Вой повторился: на сей раз значительно ближе и отчётливее. Ник оглянулся и, убедившись, что никто из знакомых в данный момент его не видит, побежал сломя голову. Однако тоскливый вой раздавался всё чаще, причём уже где-то сбоку и даже впереди. Ник понял, что его окружают. Обдирая об острые камни модные джинсы, он стремглав взобрался на самый высокий утёс в округе. Взглянув вниз, он увидел зловещие жёлтые огоньки, стремительно приближающиеся со всех сторон.
Ник упал в отчаянии на колени:
«Господи!» – воскликнул он осипшим от страха голосом. – «Не дай мне умереть! Я ещё не готов быть съеденным! Господи, прости мне мои прегрешения! Прости, что я был глух к тебе, ни разу не читал Библии и даже не посмотрел рок-оперу „Иисус Христос – суперзвезда“. Прости, что я не ходил в церковь, нюхал кокаин, подделывал счета за телефон, не соблюдал постов, жрал на ночь пиццу с диетической кока-колой, увлекался оккультизмом, отмечал Хеллоуин, играл в казино, посещал порносайты, рассказывал друзьям скабрезные анекдоты, брал взятки, подставлял партнёров по бизнесу, изменял жене с её психоаналитиком, убил его в приступе ревности пультом от телевизора и скормил труп пираньям в аквариуме, не платил налоги, крал жвачку в универмаге и наврал маме, что трёхлитровую банку варенья съел соседский кот…»
В этот момент он почувствовал чьё-то зловонное дыхание за своим левым плечом. Полный ужаса, Ник обернулся и увидел пьяного мента с карманным фонариком.
– Слышь, мужик: эт не твоя «тачка» на дороге?
– Э-э-э…
– Ты, чё, немой? Я ру: твой «Роллс-ройс» там стоит?
Ник нервно кивнул.
– Ну, падло, из-за тебя всю ночь по этим грёбаным зарослям пролазили! Придурки из МЧС всех на уши поставили: интуриста у них волки съели, мать их так-разтак!!!
Летургия
(стихохроника)
Нехилый закос под Бродского
Если бы я умел писать как Иосиф Бродский,
Было бы, пожалуй, не плохо:
Меня стали бы печатать огромными тиражами,
И вскоре дали бы Нобелевскую премию;
Я съездил бы в Швецию,
Произнёс длинную речь
И, напившись на банкете,
Набил морду королю…
Только что-то не хочется мне писать «под Бродского»:
Весь день ужасно болит живот,
И к тому же я не еврей…
Зуб мудрости
Не пишут никому полковники
И чинят что-то там чиновники
Чин-чинарём, чужие сонники
Не досмотрев в такую рань.
Поп-звёзды и простые сводники
В Усолье сводят с солью сольники,
А тут бегут с уроков школьники
И ловят удочкой тарань.
И падают под подоконники,
Когда таланты и поклонники
Настой столетний льют в отстойники
И пьёт его любая пьянь.
Но мчатся в бой лихие конники:
Будённого зека-разбойники…
Спокойно! Мы ведь все покойники!
Такая, братцы, марцепань.
Солже-ниццын
В умах людей он мыслится как птица,
А в КГБ – как бывший зек-сексот.
Но дух его к высокому стремиться
И мелкого не видно с тех высот.
Он должен был в ГУЛАГе сохраниться
Под бдительной охраной у ворот;
Ему на нарах снилась заграница,
Глядящая подобострастно в рот.
Экибастуз, конечно же, не Ницца
(Хоть не лишён иных степных красот),
Но это всё зачтётся и сгодиться,
Когда мёд слов он выдавит из сот:
Пусть путая названия и лица,
Плутая по-пластунски средь болот
Восточной Пруссии (пророку всё проститься!),
Он явится, как эхо и как Лот.
Неизвестные факты из биографии Чокана Валиханова