Вечером Кембери сменил официальное одеяние на непритязательный внешне, но пошитый из дорогих тканей костюм государственного служащего и отправился прогуляться по набережной Роз. В этот час набережную заполнял гуляющий народ, и господин посол легко смог смешаться с толпой — здесь попадались самые разные и примечательные типы, и даже его южно-смуглая темноглазая физиономия не привлекала к себе никакого внимания. Кембери миновал памятник затонувшим кораблям — именно здесь флот Амье потерпел сокрушительное поражение и перестал существовать; в знак добрососедских отношений император Торн приказал воздвигнуть здесь колоссальный монумент, под которым теперь назначали свидания парочки и играл небольшой народный оркестр, а мимы в красно-черном домино разыгрывали сценку из жизни заполян, что славились по всей стране милым наивным тупоумием. Кембери обошел памятник, разглядывая паруса кораблей в мраморной пене, и заметил, как оборванный мастер карманной тяги, явно имевший в этом районе недурной промысел, примеряется к сумочке строгой дамы благородного происхождения. Дама, блондинка с синим северным взором, гордо смотрела по сторонам и ничего не замечала, и ее капиталы наверняка перекочевали бы в грязную ладонь оборванца, вот только Кембери схватил его за плечо, заломил руку боевым пиратским способом, и кожаный кошелек дамы шлепнулся на мостовую, а сама дама испуганно вскрикнула и едва не лишилась чувств. Кембери с изяществом, достойным танцора императорской балетной школы, дал воришке пинка и подхватил даму, не дав ей упасть. Незадачливый вор мигом скрылся в толпе, а синеглазая блондинка приоткрыла глаза и прошептала:
— Заступник Всемогущий… Кто вы, сударь?
— Лорд Вивид Кембери, — представился посол, несколько выразив в речи амьенский акцент, и протянул даме кошелек. — Моя шпага всегда к вашим услугам, прекрасная госпожа.
Знакомство состоялось.
Позже, в посольстве, когда Кембери вошел в свой кабинет, Киттен, уже сменивший лохмотья оборванца на привычную домашнюю рубашку свободного покроя и шелковые шаровары, продемонстрировал послу забинтованное плечо и попенял:
— Не, ну это ни в какие ворота не лезет! Закрутил бы тихонько, и все.
— Не жалуйся, — сказал Кембери: сегодняшним вечером он остался весьма доволен.
— Гадом буду, ты мне плечо вывихнул, — проворчал Киттен. — Ну да ладно: лишь бы пользы для. Рассказывай, что там вышло.
— Вышло, конечно, — сказал Кембери, вольготно усаживаясь в кресло. — Эта Хела просто идеальный тип. Старая дева, заносчивая дура и невероятная гордячка, которая дальше своего длинного носа ничего не видит.
— Помнишь, как у ибн Сахеба — «На гордеца не надобно ножа, лишь лести его требует душа…», — ухмыльнулся Киттен и потер плечо. — Ну и ты, разумеется, быстро нашел к ней подход.
— Конечно. Поблистал несуществующим дворянским титулом, побеседовал с ней о восстановлении монархии и пару раз отпустил комплименты ее прекрасным глазам — но не фривольные, разумеется. У нее, кстати, недавно погибла подруга. Вспомни, Марита Стерх, в газетах писали о ней в связи с делом рыжих.
Киттен кивнул.
— А Марита Стерх также недавно охотилась на льва в императорском дворце, и охота кончилась неудачно, — сказал он. — И наверняка твоя Хела смогла сложить два и два и сделать выводы о причинах злополучной ловли?
— Я уверен, что это так, но ты сам понимаешь, что неразумно говорить об этом при первой встрече, — за окном переливисто защелкал крошечный пратуш, и некоторое время Кембери задумчиво внимал радостным птичьим трелям. Вот создание, которое никому не придет в голову ловить — оно и так летает в каждом саду. — Завтра мы условились встретиться в опере, дают «Прекрасную охотницу». Вот и посмотрим, как все сложится — очень уж название подходящее.
* * *
«Прекрасная охотница» по праву считалась вершиной оперного искусства Аальхарна. Здесь был и классический сюжет, и образ возвышенной героини, отдавшей жизнь за освобождение родины, и непосредственная правдивость изложения, и удивительная музыка гениального Черутто, который достиг в это опере вершины своего дарования, и более всего — истинно небесное сопрано Доры Кривич и тенор Марко Леся. Когда в финале Лесь пел заключительную арию «Где ты, любовь моя…», оплакивая погибшую возлюбленную, то в зале мало кто мог удержать собственные слезы.
В Амье оперы не было. Все владыки считали подобный вид искусства блудом и ересью, но Кембери не мог с этим согласиться, оперу любил и не упускал возможности посещать премьеры, тем паче, Императорский Оперный театр славился масштабом и монументальностью постановок: в той же «Охотнице», например, на сцене появлялась точная копия государева охранного отряда — актеры массовки верхом на лошадях, со штандартами и при полном параде — колоссальное зрелище! Хела тоже любила оперу — еще и потому, что имела возможность показать на публике фамильные бриллианты; провожая свою даму до места в первом ряду, Кембери был просто ослеплен блеском драгоценных камней на высокой напудренной шее.