Аарон

Она вдруг желчно усмехнулась. Душа на части, а тут еще и помогут со стороны – заложат взрывчатку и нажмут кнопку на детонаторе.

– Знаю.

– Тогда что?

– Я… не верю.

– Не веришь во что?

– Что ты виновна.

Ой ли! Тоска стала не просто тяжелой, она стала ядовитой.

– Почему же? Ведь знаешь, что я изменилась – превратилась в стерву.

– Что-то повлияло на тебя.

– Глубоко копаешь.

Теперь язвила она – обещала себе этого не делать. Она любит себя, любит… Ненавидит в этот момент. За то, что хочется раскричаться, разреветься, хочется удариться в истерику и не быть больше ни плохой, ни хорошей. Ей бы уже просто… не быть.

– Райна, поговори со мной.

Он намеренно делает ей больно?

– О чем, Аарон?

– Расскажи, что случилось с тобой в прошлом? Почему мы идем туда, куда идем? Ведь ты не убивала, я не верю.

– Я убивала, – ответ получился глухим, ровным, практически лишенным эмоций. Браво ей, а то ведь сердце исходит кровью.

А его голос звучал тепло, с сочувствием. Черт бы его подрал.

– Значит, были причины…

– Для всего бывают причины.

– Какие они были у тебя?

– Не тряси меня! Не спрашивай, не лезь в душу! Зачем тебе?

– Райна…

– Я убила его, убила, ты это хотел услышать? – она не выдержала, сорвалась. – Нет, не несчастный случай, как мне хотелось бы верить. Я помогла ему умереть. Намеренно.

– Кому, Райна?

– Не важно.

– Важно. Я мог бы помочь…

– Не мог бы.

– Мог бы. Все сделал бы.

Все сделал? Ей стало тяжело до слез, горше которых еще не было. Где он был, когда она искала его? Почему пропадал все это время? Почему не нашел сам? А теперь поздно… Она все это пережила, превратилась в Марго, век за веком жила со шрамами внутри и снаружи. Пыталась забыть. Его забыть.

– Уже ничего не изменить.

– Я…

– Ничего, Аарон. И мы просто идем туда, куда идем.

– Поделись со мной.

– Нет.

Нет, нет и нет.

Поджав губы и стараясь не выказать того, насколько сильно трясутся ладони, Райна поднялась с бревна, выплеснула заварку из кружки на траву и пошла в палатку.

Глава 16

Все пустое. Все.

Ничего ей не удалось – ни стать собой, ни обрести желанного успокоения. Майкл давал хорошие советы, вот только Райна не сумела ими воспользоваться. Всю ночь напролет она плакала – из-за того, что не смогла признаться, из-за того, что к ней впервые обратились с сочувствием, но сил на правду не хватило.

И на какую правду? О том, что она опустилась до «рабыни»? Позволила опустить себя до нее? Что, сама того не желая, отсасывала в машине? Ненавидела того человека и все равно отвечала на его звонки? Боялась, но позволяла мочиться на себя? О том, что никак не могла уйти, не могла сказать «нет»? Раньше, пока было еще не поздно…

И что бы Канн тогда подумал, расскажи она? Наверное, похлопал бы по плечу, пробубнил бы: «ничего, со всяким случается», а сам бы отвернулся в сторону, чтобы она не уловила во взгляде презрения? Не услышала бы молчаливых слов «сама дура, раз такое произошло. Впредь будешь умнее».

И тогда бы она уже точно не поднялась. Ни с колен – ниоткуда, тогда бы точно вернулась из похода и обратилась бы к сенсору. Или к доктору за инъекцией сна.

Она не сильная, совсем не сильная – она прикидывается.

Плакала ночью в палатке Райна, а наутро заплакала Магия – посерела небом, затянулась тучами, стала лить слезы на горы и хвойный лес, далеко-далеко спрятала солнце.

Утром к ней по имени впервые обратился Баал – спросил, по какому принципу работает котелок, а она отделалась коротким «не знаю». Раньше бы обрадовалась – может, становится им не чужой? – а тут даже глаз не подняла, не посмотрела на него. Зачем смотреть?

Они и так не приняли ее, не зная подробностей, а что подумали бы, знай правду? ВСЮ правду? Презирали бы так, как никого и никогда – старались бы общаться не потому, что хочется, а потому что она – «заказчица», потому что надо.

Не надо. Ничего ей не надо.

В путь двинулись молча – уловили ее настроение. Собрали палатки, упаковали вещи и теперь шагали хмурые, под стать погоде. Всем хотелось перемен – отыскать Портал, почувствовать, что усилия приносят плоды, довести уже «убийцу» к озеру и вернуться отдохнуть.

Так ей казалось.

Потому что хранил тишину и мрачное выражение лица Канн, потому что вновь задеревенел после ее «не знаю» Баал, потому с самого утра не произнес ни слова ассасин.

Быстрее бы. Быстрее. Дома, наверное, будет хуже, но дома будет привычней – там она будет одна.

В этот день горы приблизились быстро. Сначала все круче вырастали по бокам валуны – некоторые выше человеческого роста и похожие на неуклюжие колонны, – затем мягкая почва сменилась совсем каменистой; захрустело под подошвами. И вновь – не сломать бы ногу – не до веселья. Дождь сильно мешал.

Не стали останавливаться даже на обед – в такую погоду сложно развести костер и согреться. Негде просушить одежду, не под чем укрыться – не снова ведь палатки раскладывать? И потому шли, шли и шли.

Пока не оказались в настоящем лабиринте из камней.