Да, я помню, когда мы покончили с племенем черного колдуна, до моего слуха доходило, что этот ведун вод приютил какого-то их змееныша. Говорили, что только благодаря твоему заступничеству ему было позволено остаться при нем, и никто не смел тогда тронуть дикаренка. Разве он не сгинул вместе со многими, тогда при переходе? Он ведь был очень слаб и даже при смерти я слышал. Я бы попытал самого старика, но он недоступен мне теперь.
– Маалчиик?!! – Торжествующе, вскрикнув, вскочил с тростникового сиденья хозяин, и в его беснующихся глазах, впервые вспыхнул огонь жизни. Гость, итак чувствовавший себя в полутьме заброшенного холодного дома неуютно, невольно поежился от суеверного страха. – Маальчиик?!! Да-да, мальчик. Скажи, что он жив теперь, и я приползу к нему на коленях, чтобы умоляя, просить у него прощения за все то зло, что мы причинили ему – лишив семьи и родного очага. Быть может его прощение и им даст знак, чтобы смилостивиться…
Но остыв, от вспыхнувшей было надежды, медленно опустился обратно.
– Нееет. – Затрясся он губами. – Не исправить то, что свершено.
– Так что – мальчик? – Спросил Мес-э, борясь с неприятным чувством, обнадеженный тем, что удалось пробудить потерянного в скорби.
– Мальчик? А зачем тебе этот мальчик? Аааа, верно до тебя дошли слухи, что в нем теплится неупокоившаяся душа Далла-Дина, замученного и оклеветанного тобой. – Прищурившись, гадал Шешу, будто не он только что говорил об этом. – Не думаешь ли ты, что избавившись от него, все совершенное нами уже нам не отольется? Ты думаешь, я не замышлял погубить этого мальчика, отправить его вслед за его нечестивыми сородичами, несмотря на то, что обязан был абгалу жизнью? Ты решил, что жескосердный Шешу стал мягкосердечным? Неет, нельзя оставить даже одного плевела, что собрался искорнять, пусть это будет только всход. И я бы сделал это, не случись худого. Сами высшие у него на подхвате. Ты так и не понял? – Снова вскочил он торжествующе, и накидка, сползя с головы, скользнула по плечам, обнажив морщинистое и истощенное тело. – Не понял, что это не мальчик был вовсе, не дитя, не человек, вовсе не смертный? Нельзя уничтожить, то, что давно мертво или бессмертно. И не тебе смертному, пытаться сделать это. Это месть проклятия черного колдуна; страж возмездия; это сама смерть поджидающая нас на каждом шагу. Придет время, и скоро и ты и я – уже трижды проклятый, но все еще со страхом ожидающий его безжалостного рока, и даже сам всемогущий государь – вцепившийся как клещ в землю благородных: подвергнемся его лишенному милости судилищу, и получим должное наказание. Но что мы – заслужившие это. Я боюсь, что и город объединявший языки, будет уничтожен и срыт, за то клятвопреступление, которое мы совершили. И народ наш, от имени которого мы клялись, поневоле примет общую кару и, развеявшись по миру, сгинет в веках, и не останется ни семени его, ни памяти о нем. Это не человек. Это сам Суд Мироздания! Посланник Сатараны! Божья кара!
Его, давно нечесаные, свалявшиеся волосы, длинной паклей качались над перекошенной личиной. Не желая больше слушать бред помешавшегося человека, Мэс-э поспешил к выходу, но тот успел подскочить и схватить его за плечи, и заглядывая своими мутными, выступающими из глазниц яблоками ему в глаза, зашептал, не вытирая выступающей слюны изо рта:
– Что, не веришь? Тогда вспомни судьбу воинов, сгинувших под палящими лучами Уту, чьим именем мы клялись. Вспомни о Далла-Дине, поплатившимся за святотатство жизнью и добрым именем. Посмотри на меня.
С трудом освободившись от его жарких объятий, гость бежал, уже не стараясь сохранять достойный вид. А вслед ему неслось:
– Помни! Они придут за тобой! Те, кого ты в своем честолюбии и жажде наживы, уничтожал и мучил, нарушая все законы Ме, лишая их разлагающиеся тела должного уважения! Придут за оплатой! Они придут за всеми нами! И скоро всему наступит конец! Никому не спастись, и ничего уже больше не будет…!
Только выскочив за ворота, Мес-э едва пришедшему в себя от ужаса, удалось выругаться в сторону дома с сумасшедшим, продолжавшим кричать свои пророчества.
7. Воздаяние.