Зная, что сначала должен предстать перед лугалем, чтобы отчитаться, и отлично понимая, что за победный, но такой бесславный, завершившийся столь печальным исходом поход, в столице его не ждет ничего хорошего. Лушар чудом дойдя с половиной войск до границ калама, оставив выживших под опекой кингалей и спокойный теперь за их судьбу, спешил домой, где его ждала его маленькая эрес. Он готов был принять любое решение единодержца, но для начала хотел увидеть жену и дочь, быть может, в последний раз. Погнав в сторону дома, он думал повидаться с родными, пока остатки славного войска не добрались до столицы. А затем, упреждая гнев Ур-Забабы, явиться перед ним и объяснить, что всему виной явилась трусость и предательская обособленность колесничих во главе с их старшиной Мес-э, бросивших погибающее войско и не пожелавших обременять свои колесницы лишним грузом, оправдывая это тем, что ни они, ни их животные, не предназначены для перевозки тяжестей. Набравшись душевных сил дома, он примет любую кару, какая полагается ему как человеку возглавлявшему поход, но сделает все, чтобы и виновные понесли заслуженное наказание. Так ему думалось тогда. Но не успел Шешу еще даже узреть стен родного города, как был перехвачен гонцами, сопровождаемых державной стражей, с предписанием срочно явиться в Киш.
Восседая на возвышении, в резном, украшенном драгоценными каменьями кресле, изготовленном лучшими умельцами из кости дивного заморского зверя и благовонного дерева произрастающего где-то далеко у моря, единодержец принял его весьма прохладно. На подступах к нему, стояли грозные стражи и не давали приблизиться ближе, хотя казалось, что хищные животные, сотворенные из золота, итак не дадут подступиться любому со зломыслием, свирепо рыча по-звериному, и громко хлопая крыльями крича по-орлиному. Видя, что кто-то уже доложил правителю о бедственном положении войска, не объяснив при этом всей сути произошедшего, Шешу все понял. Сомнений у него не было, сообщить об этом, мог только, кто-то из его благородных и вельможных соратников. Точнее самых высокочтимых из них. Только они, убежавшие далеко вперед, могли принести известие о заплутавших эштах раньше него, выехавшего впереди войска. Только кого-то из них, за столь печальное известие, в застенках Киша не ожидала пыточная дыба. Слишком много связывало их с государем, так, что даже и он не мог сделать им чего-нибудь худого, без оглядки на их богатейших родителей, и без волнения за свое дальнейшее спокойствие. Зная честолюбивый нрав их старшины, он не перебирал, кто мог, не только спасая свою шкуру, но и пользуясь возможностью возвыситься за счет его оплошности доложить об этом.
Все же надеясь на какое-то чудо, собравшись с духом, военачальник попытался все прояснить, но был перебит грубым выкриком с престола, обвиняющим его в трусости. Шешу ожидал этого, и потому страх был не таким сильным, каким мог бы быть, он боялся лишь одного, что его без разбирательств обвинят в предательстве, а это означает самое худшее. В ужасе ожидая, это страшное как проклятие слово – «изменник», он зажмурился, ожидая его, боясь как смертного приговора, но к счастью, к радостному его изумлению, лугаль не произнес его. Лушар с облегчением вздохнул, это оставляло ему надежду на то, что его семью не ждет разорение, позор и всеобщее порицание, а может быть, и он будет еще жив. Единодержец по своему обыкновению, не стал пока решать, что с ним делать, и Шешу по его приказу был спущен в яму, ожидать там своей участи.
Прошло какое-то время и его подняли, чтобы зачитать волю повелителя о лишении его всех званий и наград, и что ему запрещено впредь занимать военные и гражданские должности, но учитывая прежние заслуги, не лишали жизни и свобод, и даже оставили на кормление землю, наследованную от предков. «Что ж, я и сам хотел уже оставить службу, а чиновничьи накидки не по мне. Буду жить трудом земледельца в своем доме с семьей, и никогда уже не покину их». Так думал он с облегченной душой, идя быстрым шагом до родных мест, несмотря на истощение в ногах.