– Все мы здесь одинаковые пленницы – продолжила красавица – и уримийки и киурийки, и должны, держаться друг за дружку. Пустынники, не без позволения чертова сына Загеса – бесчинствуют здесь, они его союзники в войне с Ур-Забабой. Вот ему и приходится терпеть их бесчинства на своей земле, он лугаль только на словах. Всем здесь заправляют иноземцы, а им нет дела до жителей Калама. Для них наверно, было б лучше, если бы мы и вовсе друг друга перебили.
Нин отметила для себя, как все остальные пленницы прислушиваются к ней, хотя до этого наверняка относились к таким как она, с презрением и осуждением.
Злорадная пленница меж тем, кажется осознавшая наконец, ужас своего положения, растерянно лепетала:
– Почему – был? Почему – был?
– Будем же держаться вместе и, увидев это, боги может быть поймут, что мы полны решимости бороться до конца, за то, чтобы вернуться домой к родным, что готовы противостоять любым их напастям, и они смилостивятся. Слабым духом не сопутствует удача.
Злая пленница же, глазами пытаясь задержать ее взгляд, хватая руками, все задавала свой вопрос, надеясь развеять свои опасения. И добрая блудница, совершенно уверенная в верности своих слов, ответила:
– Он еще будет. И все те кто нас любит и ждет, все будут, обязательно будут с нами, если мы сами будем помнить о них и ждать.
И в этих словах было столько уверенности, что все пленницы вдохновились ими, и огонек надежды разгорелся в них, перерастая в веру, что все ее слова исполнятся. Теперь даже и эта зловредная женщина, с надеждой смотрела в будущее, ожидая скорой встречи с супругом и домочадцами. И Нин, заражаясь общей радостью, наполнилась верой, что все еще будет. Заметив нежелательное оживление среди пленниц, надсмотрщики приставленные к ним, покрикивая, с ожесточением начали хлестать их плеткой, чувствительно, но легонько, стараясь не портить товар. Но пленницам, воодушевленным верой в скорое освобождение, эти удары показались шлепком младенца, и, подчиняясь требованиям охранников, они легли спать повеселевшие.
Нин, ворочаясь, никак не могла отогнать мысли, чтобы уснуть, гадая, куда могли деться ее друзья, но теперь, поддавшись общему воодушевлению, уже с верой, что они живы и скоро снова будут с ней. Сквозь ночные вои и трели, она слышала, что не одной ей не спиться в эту ночь, кто-то также ворочался, и было слышно, как стражник кого-то поругивает сонным, осипшим голосом. Вскоре она увидела, что это не спала ее защитница, сидя в раздумьях о чем-то гнетущем ее душу. Придвинувшись к доброй блуднице, Нин тихо, чтобы никого не будить, захотела поддержать свою защитницу в ее раздумьях, осторожно коснувшись ладони. Обернувшись, блудница лишь грустно улыбнулась в ответ, продолжая сидеть в раздумье, в беспокойных глазах, отблеском луны сверкнули слезы. Не решившись спросить о причинах столь разительной перемены, Нин утешающе погладив руку новой подруги, собралась отползти на свое место.
– Постой. – Прервал тишину, шепот блудницы.
«Не говори остальным про мои слезы». – Просила она взглядом. И Нин, так же взглядом ответила, чтоб она не беспокоилась о том.
***
Прошел еще один день. День ожиданий и надежд. Но, как и вчера и позавчера, и поза-позавчера, ничто не предвещало, того, что наступит обещанное освобождение, и отчаявшиеся пленницы, начали уже подозревать, что все уверения блудливой женщины были лишь пустыми словами. Уже начались случайные толчки и ворчания про себя, пока лишь про себя. Нин, которою саму полонянки перестали досаждать упреками и стали относится более дружелюбно, заметила это первой и, боясь, что девушки снова доведут дело до свар, была начеку. И вот с наступлением вечера, накануне прибытия предводителя с дружиной, опасения ее оправдались, терпение девушек, понимавших, что с возвращением главного душегуба все их надежды рухнут, лопнуло. Только присев, чтобы поужинать ячменной лепешкой, девушка краем глаза заметила, что полонянки усевшись поближе, незаметно окружали шамхат, все теснее сжимая круг вокруг нее, намереваясь, судя по всему, сообща совладать с отчаянной блудницей. Среди них была даже та, что еще третьего дня, столь рьяно свидетельствовала в защиту. Бродяжка понимала, что убить или сильно побить ее защитницу, пленницы все равно не посмеют, но унизить и слегка поколотить, чтобы сбить самолюбие, вполне могут. Меж тем осмелев, пленницы словно услышав Нин, начали выражать свои недовольства громче обычного.
– Шамхат! – Выступила вперед, присмиревшая было дня на два зловредная женщина, организовавшая этот своеобразный заговор против унизившей ее блудницы. – Теперь мы знаем, что своими льстивыми словами вселяя в нас ложные надежды, ты хотела усыпить наше целомудрие, чтобы и мы стали такими же грязными и порочными как ты сама! Но ты просчиталась, думая, что среди нас найдутся готовые продавать свое тело! Своей новой подружке рассказывай сказки; это у них на севере, все такие же потаскухи как ты, а мы не такие!