Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Сама же виновница торжества, блистала во всем блеске, полагающемся лучшим кишским женам. Облаченная в желтое платье из тончайшей ткани, приятно облегающей тело, она позаботилась о том, чтобы и бахромистая накидка выигрышно смотрелась по цвету, не оттеняя, но и не теряясь в ее яркости. На голове, ее новой любимицей, была взгромождена копна накладных волос золотистого цвета, не хуже, чем у царской невестки, с особым старанием собранных из овечьей шерсти и чуть подкрашенной в пивной закваске. Губы выделяясь свежестью блеска, в то же время не были накрашены слишком густо как у порочных жен, подчеркивая благородство их обладательницы, и щеки алели на чуть смугловатой и набеленной коже лица, являя молодость и здоровье. Особенно старательно, сажей в одну были сведены не сроставшиеся брови, этот вечный повод стеснения. Если в детстве она не обращала на это внимания, то по мере взросления, стеснение и зависть к более счастливым их обладательницам, стали все больше одолевать ее. Разъединенные брови, это признак простолюдинок, она же самых благородных кровей. И хотя не многие могли похвастать сведенными бровями, Элилу как потомица благородного рода, должна была, как она считала, быть от природы безупречно красивой. Чего она только не делала, чтобы на голом месте пробились, наконец, густые, черные волоски: она натирала переносье луком, мяла и терла его обжигающими мазями, сбривала переносицу начисто, стараясь, таким образом вызвать рост волос, но все без толку, из зеркала на нее глядело все то же лицо с голой переносицей.

И вот, счастливая обладательница самых густых бровей, стояла перед ней, нагло выпячивая свою красоту. И хоть девушка, была, как и все учтива, Элилу видела сквозь нее – эту учтивость – высокомерное презрение. Придворная девица говорила, что-то хвалебное, она же видела издевательскую ухмылку.

– Известно ли вам, что распускать слухи о жене градоначальника священного града, это посягательство и на него самого, а стало быть и на нашего единодержца, так как мой достославный супруг здесь по велению самого государя? – Выдавила она из себя, едва сдерживаясь от гнева.

Недоуменно хлопая ресницами, такими же густыми и пушистыми как брови, девушка прошелестев нежной соловьиной трелью, попыталась развеять возникшие подозрения, еще сильнее раздражая Элилу бесхитростной невинностью:

– О, очевидно госпожу энси невольно ввели в заблуждение. Мы никогда, ни словом, ни делом не помышляли ничего против государя, ни против энси, ни против его всемилостивейшей супруги.

– Да как ты смеешь, перечить мне?! Нахалка! – Вскричала она, не выдерживая мельтешения перед своими глазами, ровных, пушистых и мягких бровей, правильно сросшихся над межглазьем. – Ты смеешь, смеяться мне прямо в лицо?!

Став свидетелями своевольного поведения градоначальши, знатные гости начали недовольно перешептываться. Хоть они и побаивались ее властительного супруга, но ее поведение не могло не вызывать перетолков. Сама Элилу это понимала, и потому хотела, ублажая, уничтожить их величавым спокойствием, так как это удавалось делать одному лишь великому единодержцу. От его тихих и спокойных слов, кровь стыла в жилах у провинившихся сановников, не знающих, что ожидать и что означают его ласковые речи – милость или гнев; а враги лишь радовались, что находятся далеко и не слышат уничтожающей мудрости змея. И многие пытались подражать ему. Но что пищание улитки, в сравнении с мерцанием зарниц? Как будто одинаково беззвучно: но яркость молнии видно всем на громадные расстояния, предвещая о грозовых раскатах, угрозы же слизня не заметит и ближний. И она не сдержалась, о чем, увидев эти осуждающие лица, она поняла, поняла слишком поздно. Но, что случилось, то случилось, теперь ей было все равно, зато теперь она уже может не сдерживать себя, можно все. А эта нахальная девица, к тому же смела ей, хотя и изображая смиренность, что-то перечить. Ей же виделась победная ухмылка, а в словах слышались издевки, и все кругом как будто смеялись ей в лицо. Все перед ее взором заволокло туманом, щеки горели пламенем, и сама она вся закипала будто котел в очаге; перед ней замелькали эти уродливые, смеющиеся рожи, слышался этот звериный гогот, который невыносимо было больше терпеть. И она сорвалась.

Очнувшись, она обнаружила себя вцепившейся в густую черную шевелюру надменной красотки, которые к тому же оказались не накладными, а родными волосами с луковичными корнями, говоря о здоровье и юном возрасте их обладательницы.

– Ааааа!!!! – Жалостливо вопила, она своим тоненьким голоском. Исполненные слезами очи девицы, кроме боли и страха, выражали еще, то самое недоумение, так не понравившееся Элилу, но только теперь от непонимания и обиды на несправедливое избиение.