Абарат: Дни магии, ночи войны

Произошло слишком много, и ее нервы были на пределе. Сперва Балаганиум, потом потеря Шалопуто, тайны Сумеречного дворца, похищение, а теперь вот это. Лишиться одного из немногих людей в окружавшем Кэнди беспокойном мире, кто, кажется, понимал ее и знал, кто она есть. Утратить за несколько ужасных секунд. Это было слишком тяжело.

Через минуту она посмотрела сквозь пальцы. С каждым порывом ветра метель усиливалась. Толстая пелена снега почти скрыла из виду Сангвиния и его жертву. Кэнди смотрела, как они исчезают во тьме.

А потом из-за спины раздался звук, резкий скрежет отпирающегося замка. Она начала вставать и отходить от двери, но двигалась недостаточно быстро. Дверь открылась, и Кэнди потеряла равновесие, сделав шаг назад. Она потянулась к дверной ручке, чтобы не упасть, но руки онемели, тело было слишком слабым, а сознание — чересчур перегруженным. На краткий миг она увидела место, в которое падала, и ее чувства сдались — она безропотно позволила темноте забрать ее прочь из этого мира.

33. Визит на улицу Марапоча

В своем бессознательном состоянии Кэнди мельком видела Диаманду. Улыбаясь ей, она стояла на берегу Двадцать Пятого Часа. Спокойно сидела в лодке, глядя на воду, и тоже улыбалась. И наконец, к большому удивлению Кэнди, шла по улицам Цыптауна, незамеченная прохожими. Сон, видение, или чем бы это ни было, ее успокоили. Казалось, Диаманда уже занялась какими-то новыми делами, и боль ее жизни и смерти позабылась.

Во сне Кэнди пробормотала имя пожилой женщины, и звук собственного голоса разбудил ее. Она лежала на огромной кровати в самой странной комнате, какую только видела в своей жизни. Здесь находился огромный камин, вырезанный из черного мрамора. В очаге вился слабый огонь, чьи бледно-голубые языки едва освещали темное отверстие. Однако в комнате был свет, хотя исходил он не от огня. Он пробивался сквозь трещины в различных предметах: из вазы, из-под двери гардероба, даже из стыков паркета. А там, где нити и грани света пересекались — что происходило в трех десятках мест, — возникали искры, похожие на фейерверки. Это мерцание наполняло невероятно высокую комнату танцующими тенями.

Кэнди поднялась с кровати, в которую ее кто-то заботливо уложил, и постаралась разобраться, где находится, однако постоянно движение света затрудняло оценку. Благодаря искрам все странным образом оживало, словно предметы находились в постоянном движении. Но через пару минут ее глаза привыкли к танцу света, и она начала осторожно исследовать комнату. В кресле у камина лежала одежда, которую явно оставили специально для нее. Пара темно-синих ботинок с ярко-красными шнурками. Мешковатые брюки темно-фиолетового цвета. Рубашка под цвет брюк. Свободный пиджак, украшенный на первый взгляд абстрактным узором, но на второй и на третий в нем обнаруживались создания из некоего абаратского рая: по ткани шествовали рыбы, птицы и дикие животные.

Она была благодарна за этот подарок. Ее собственная одежда износилась и отсырела. Надев новую, она обнаружила, что материал очень приятен на ощупь: ткань словно предназначалась для того, чтобы ей было хорошо.

Одевшись, она почувствовала готовность встретиться с владельцем дома; ей даже было немного любопытно. Открыв дверь, она вышла в коридор. Тот освещался так же, как и комната — свет проникал сквозь многочисленные трещины, пересекаясь и искря. Коридор продолжался в обоих направлениях и походил на склад безделушек. В третий раз за эти дни — в Балаганиуме, в Вундеркаммен, в Сумеречном дворце, — она осознала удивительное изобилие Абарата. Он казался энциклопедией вероятностей, странных, поразительных творений от А до Я, сияющих, переполненных готовностью быть Всем, и даже более чем Всем. Иногда она чувствовала, что внутри этого стремления кроется ключ к тому, чем все это являлось на самом деле.

Может, об этом знает хозяин дома? Она позвала:

— Эй! Кто-нибудь? Эй!

Ответа не было, лишь эхо ее голоса разнеслось по коридору. Тогда она повернула направо и пошла вперед, продолжая звать и разглядывая окружавшие ее диковины. Вот чучело головы животного, во рту которого гнездилось множество языков. Ширма, покрытая резными птицами, которые, казалось, ожили, когда она проходила мимо. Стол с игрой, где три сотни фигурок образовывали две армии — Дня и Ночи.

В доме явно кто-то был. На верхних этажах стучали по полу молотком, а неподалеку высокий тонкий голос напевал печальную и странную песню, которую Кэнди узнала от Шалопуто. В песне шла речь о портном Шмитте; утверждалось, что он был лучшим портным во всем Абарате. Однако Шмитт оказался немного чокнутым. Как-то раз ему в голову пришла мысль, что небо — это плохо сшитый костюм, и скоро удерживающие небеса пуговицы оторвутся.

Бедный портной Шмитт

Боялся, что небеса расстегнутся…