АББА или Чай с молоком

«Папа у меня что надо», — любила говорить Юля. Александр Иванович оберегал ее, как редкий цветок. Однако чрезмерная забота казалась ему худшим из зол. Предоставив Юле свободу, он тем самым уберег ее от многих опасностей. У них были простые, доверительные отношения. И Юля умела это ценить. Если Александр Иванович говорил «нет», она уже не могла сказать: «Папа, пожалуйста…»

— Пожалуйста, папа, — сказала Юля. — Это совершенно безопасно.

— С кем ты идешь? — спросил Александр Иванович.

Юля загадочно улыбнулась.

— С мальчиком?

Юля молчала. Коля Ежов, фантазер и выдумщик, единственный в мире Коля Ежов, только Коля Ежов и никто другой — достоин такого подарка. Но было уже пять, а Юля так ему и не позвонила.

«Вот сейчас пообедаю, — думала она, — а потом позвоню… Вот сейчас поглажу платье, выпью чаю, посмотрю телевизор, а уже потом позвоню».

— Если с мальчиком, — сказал Александр Иванович, — тогда ничего, можно.

4

Коля Ежов, хулиган и двоечник, с трудом перешел в восьмой класс. Незадолго до окончания учебного года его поведение обсуждали на педсовете.

— Что делать, — начал Кахобер Иванович, самый лучший на свете классный руководитель, русский язык ему не дается.

— Как же так? — не выдержала Нина Викторовна.

Кахобер Иванович поднял на нее черные, сияющие добротой глаза.

— Русский язык — наш родной. Мы не можем этого допустить, — сказала Нина Викторовна и не много смутилась.

Для Кахобера Ивановича русский язык не был родным. Но, в отличие от Коли, он знал русский язык в совершенстве. И только едва заметный акцент и пышные усы, за которыми, как солнце в зарослях бамбука, пряталась белозубая улыбка, выдавали в нем грузина.

— Это возмутительно, — сказала Нина Викторовна, когда Кахобер Иванович предложил перевести Ежова в следующий класс. — Возмутительно. — И Нина Викторовна вышла из аудитории.

Но дело было не в двойке по русскому языку. Только за это полугодие Ежов умудрился разбить стекло в раздевалке, сломать руку Петрову и отобрать деньги у второклассника с невыговариваемой фамилией Гврткян.

— У него еще есть, — объяснил Ежов. — Я просто взял взаймы.

Однажды Нина Викторовна села на стул. Это был старый, крепко сколоченный стул, обитый красной тканью. «Что это?» — спросила она себя. Откуда-то издалека, откуда-то сверху и снизу, откуда-то слева и справа, пронзая тело насквозь, появилась невыносимая боль. Нина Викторовна вскрикнула. «Ежов», — пронеслось у нее в голове. Нина Викторовна села на кнопку.

Что бы ни говорила Нина Викторовна, Ежов не был «опасным бандитом» и «отпетым негодяем»: просто в нем кипела молодая кровь. Он мог поймать на лестнице первоклассника и отвесить ему подзатыльник — просто так. Но при необходимости он мог заступиться на улице за девчонку или отбить щенка у живодеров, не потому, что он был героем, а тоже — просто так.

Когда его не дразнили «ушастым», Коля Ежов был обыкновенным мальчишкой, каких много, веселым и добрым.

Юля опаздывала. Было уже девять. Для важности Коля стрельнул у подвыпивших выпускников сигарету и хотел заложить ее за ухо, как это делают взрослые, но вспомнил о своих оттопыренных ушах. Он закурил но, закашлявшись, бросил сигарету. Искры, разлетевшиеся в разные стороны, в поздних сумерках были похожи на праздничный салют. У входа в бывший прием стеклопосуды, переоборудованный в ночной клуб, толпились девчонки и мальчишки. Воздух пах духами, приключениями и первыми летними днями. Из-за угла в облаке дыма появилась Вика из седьмого «Б», а с ней — Зуев из бывшего одиннадцатого. Ежов стрельнул еще одну сигарету, но, не докурив до половины, снова бросил, и, как первый раз, в разные стороны посыпались искры.

— Эй. — Юля потянула его за рукав.

На Юле был черный топ и длинная узкая юбка из пестрой, почти прозрачной ткани. Ее глаза сияли, а волосы, чудесные волосы настоящего соломенного цвета были распущены.

— Привет! — улыбнулась Юля. Коля ответил не сразу.

Сегодня Юля выглядела особенно хорошо, и все в ней было прекрасно: и волосы, развевающиеся на ветру, и черный топ, и внимательные серые глаза.

Былое решение казаться развязным мгновенно улетучилось. Вместо этого он покраснел, втянул голову в плечи и едва слышно сказал:

— Привет.

Худой и длинный, как каланча, с огромными оттопыренными ушами и багровым от смущения лицом, он, наводивший ужас на малышей, теперь сам был похож на провинившегося первоклассника.

Они стояли рядом и молчали. Ежов озирался по сторонам. Теперь сигарета была бы как нельзя кстати. Юля еще раз отметила, что он не просто выше ее, а выше на две головы. Рядом с ним она чувствовала себя хрупкой и беззащитной. Как ни странно, особенное впечатление на нее произвели его оттопыренные уши и потерянный вид. В нем было что-то детское и трогательное, что-то, от чего щемило сердце. Ей было мучительно жалко Колю Ежова и страшно хотелось его поцеловать.