АББА или Чай с молоком

Веселый и красивый, дед был высокого роста. Он всегда держался прямо и напоминал белого офицера. И имя у него было совсем русское — Виктор. Но глаза у деда были черные, и говорил он с легким кавказским акцентом, потому что родился в Ереване и был наполовину армянином.

В октябре дед заболел. В комнате пахло лекарствами. Марина хорошо помнила, как однажды Генриетта Амаровна села на край его кровати, а дед сказал: «Я хочу, чтобы вы посадили дерево».

Дед не случайно купил дом в Загорянке. Он считал, что человек не должен отрываться от земли, и всегда мечтал иметь собственный дом.

«Дерево?» — удивилась Генриетта Амаровна. Марина смотрела в окно и думала, что дед скоро умрет. Тогда она не понимала, что это значит. Но теперь она знает.

«У сарая, — закончил дед. — Там, где старая яблоня».

«Мужчина должен сделать в жизни три вещи, любил говорить дед, — посадить дерево, построить дом и родить сына».

Но так вышло, что как раз этого ему сделать не удалось.

«Я хочу, чтобы вы посадили дерево», — сказал дед.

Через месяц он умер.

6

Евгения Николаевича отпустили с работы только в пять, так что, пока добрались до места и поужинали, уже стемнело.

Утром первой проснулась Генриетта Амаровна. Через пятнадцать минут был готов завтрак.

— Бабушка, ты что, с ума сошла? — сказала Марина, гремя умывальником и разбрызгивая вокруг себя воду. — Восемь часов.

Но Генриетта Амаровна была настроена решительно. Этого дня она ждала полгода. Полгода шли переговоры. Дед хотел, чтобы они посадили дерево, но какое — не сказал. Евгений Николаевич считал, что нужно посадить сосну, потому что это было его любимое дерево. Генриетта Амаровна настаивала, что сосна — дерево заурядное, а вот дуб — это благородно.

— Разумеется, дуб. Это же очевидно.

— А я думаю, сосна.

— Нет, дуб.

— А я говорю, сосна.

Никто не знает, как долго это могло продолжаться, но однажды в спор вмешалась Марина. Она посмотрела на папу, потом на бабушку и наконец сказала:

— Яблоня.

Елена Викторовна обычно не принимала в этом участия, но поскольку она все равно проходила мимо, то не могла не согласиться с дочерью. Дело в том, что у сарая, где следовало посадить дерево, раньше росла именно яблоня.

— Это разумно, — согласилась Елена Викторовна. — Конечно, яблоня.

— Точно, — подхватили остальные. — Как это мы сразу не догадались?

А Марина сказала:

— Эх вы, что бы вы без меня делали.

Пока Марина и Елена Викторовна завтракали, папа под руководством Генриетты Амаровны осторожно вынул саженец из простыни и принес из сарая лопату.

— Тут здоровенный пень, — сказал Евгений Николаевич, обследовав указанное место.

— Его надо выкорчевать, — объяснила Марина. И папа принялся за работу. Он снял майку и остался в рваных сандалиях и выцветших шортах, цвет которых определить было трудно: что-то между серым и желтым, но точно не бежевый.

— Ну и вид, — сказала Елена Викторовна. В понедельник куплю тебе новые шорты.

Некрасивые люди с детства вынуждены заботиться о своей внешности, чтобы как-то скрыть врожденные недостатки. Евгений Николаевич не был похож на Джорджа Клуни и уже начал лысеть, однако благодаря атлетическому телосложению, всегда нравился женщинам. Кроме того, сейчас он был занят деревом. Поэтому при чем тут шорты?

— Тут что-то есть, — сказал Евгений Николаевич, воткнув лопату в землю.

Марина давно не верила в пиратов и сокровища.

— Это пень, — С уверенностью сказала она.

— Это не пень, — уверенно констатировал Евгений Николаевич и вытащил из земли большой коричневый портфель.

Когда-то дед был капитаном. А потом его списали на берег, и он служил в министерстве. На службу дед ходил с портфелем, и Генриетта Амаровна сразу этот портфель узнала. Теперь таких портфелей нет.

У Генриетты Амаровны от удивления вытянулось лицо, а Елена Викторовна спросила:

— Что это?

— Это клад, — торжественно сказала Марина.

Ее глаза светились, а черные, остриженные до плеч волосы блестели на солнце. На небе не было ни одного облачка, и все в этом сияющем мире пело и радовалось.

Как ни странно, в портфеле ничего не было. Ничего, если не считать бутылки из-под шампанского. На бутылке лежало письмо, аккуратно свернутое трубочкой. Генриетта Амаровна побледнела, а папа откашлялся, немного подумал и сказал:

— Как это понимать?

— Это письмо, — сказала Марина. — Так делают моряки, когда корабль терпит крушение: письмо кладут в бутылку, а бутылку бросают в море.

— Письмо? — удивилась Генриетта Амаровна. — Кому?

Евгений Николаевич с размаху ударил бутылку об угол сарая, но она не разбилась. Ему пришлось повторить это несколько раз, пока Елена Викторовна не догадалась принести из сарая молоток.

Наконец Марина развернула листок — почерк был дедушкин.

— Читай, — сказал Евгений Николаевич. Марина всегда читала громко и с выражением, но сейчас от волнения она едва могла говорить.

— «Вы, конечно, решили, что откопали клад, и расстроились, когда нашли это письмо. Так вам и надо».

Марина замолчала.

— Что же ты стоишь? — сказала Генриетта Амаровна. — Читай.

— «Но клад зарыт под раздвоенным деревом».

И снова наступила пауза.

— Ну что же ты? — не выдержала Елена Викторовна. — Марина!