Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

Английская просветительская литература, высоко почитаемая Пикоком, Колриджу представляется ложной и отжившей свой век, тогда как «готика» (роман М. Льюиса «Монах», драма «Бертрам» Мэтьюрина), все иррациональное, таинственное, мистическое всячески пропагандируются им.

Полемика с Колриджем представлялась Пикоку тем более необходимой, что его влияние на умы соотечественников было огромным. В значительной степени через Колриджа английская публика знакомилась и с немецкой литературой, которую поэт, к негодованию Пикока, препарировал в преимущественно религиозном аспекте.

Идейная значительность Колриджа-Флоски подчеркнута в повести тем, что он центр интеллектуальной и духовной жизни аббатства. Флоски — лучший друг Скютропа-Шелли, соратник и помощник мистера Лежебока и мистера Траура-Байрона. Парадоксально, но в пылу полемики в «Аббатстве кошмаров» Пикок, подчинившись своей страсти к обобщениям, сближает фигуры, в полемическом, идейном и художественном отношении весьма отличные друг от друга. Безусловно, странным выглядит сближение Байрона и Шелли, по духу своему бунтарей, революционеров, с Колриджем. «Я не могу разрешить себе безмятежно смотреть на это постоянное отравление ума и души читателей!» — в сердцах восклицает Пикок по прочтении третьей и четвертой песни «Чайльд Гарольда», «в которых его протест вызвали особенно следующие строки:

Мы так больны, так тяжко нам дышать,
Мы с юных лет от жажды изнываем.
Уже на сердце — старости печать,
Но призрак, юность обольстивший раем,
Опять манит — мы ищем, мы взываем, —
Но поздно — честь иль слава — что они!
Что власть, любовь, коль счастья мы не знаем!
Как метеор, промчатся ночи, дни,
И смерти черный дым потушит все огни.

(Песнь 4, 124. Пер. В. Левика).

И далее:

...Да разве я, пощады не моля,
С моей судьбой не бился смертным боем?
Я клеветы и сплетни стал героем,
Но я простил, хоть очернен, гоним,
Я от безумья спасся тем одним,
Что был вооружен моим презреньем к ним.

(Песнь 4, 135. Пер. В. Левика)

Неизбывная тоска байроновского героя, как, впрочем, и сопутствующий ей пафос, самолюбование казались Пикоку не только неискренними, но — что, с его точки зрения, было гораздо важнее — этически порочными, разрушающими здоровую нравственную основу личности.

Пикок отнюдь не был склонен обвинять Байрона в пристрастиях к мистицизму и уж тем более пенять ему, как Колриджу, за политическую реакционность. Оставив эти соображения за скобками, Пикок с его тенденцией к обобщениям изобличал причину — романтическую экзальтацию. В ламентациях байроновского героя он усмотрел все тот же ненавистный ему дух немецкого романтизма, давшего свои, по мнению Пикока совсем неудачные, всходы на английской литературной почве: романы Анны Рэдклифф, Уильяма Годвина, Мэтью Грегори Льюиса, да и юношеские романы самого Шелли.

Еще более неожиданным представляется сближение Колриджа с Уильямом Годвином, английским философом и писателем-радикалом.

Годвину достается за его роман «Мандевилль», который не раз и очень зло высмеивается в «Аббатстве». Начало повести, где описывается местоположение аббатства, семейная история отца Скютропа, разочаровавшегося в женщинах, — пародия на роман Годвина, и, безусловно, современники мгновенно узнавали адресата.

Однако, высмеивая таким образом Годвина, Пикок преследовал цель более серьезную, нежели создание литературной пародии. Годвин не вызывал восхищения Пикока даже как автор «Политической справедливости», а уж тем более как автор «Мандевилля». Пикок не мог принять те идеи детерминизма и как крайнее следствие его — фатализма, которые Годвин обосновывает в романе. Всей логикой своего повествования Годвин убеждает читателя, что его герой — продукт условий, в которых он формировался. Его злобность, эгоизм, мизантропия порождены обстоятельствами, но именно такую точку зрения на личность отказывался признать Пикок, как и повышенную, несколько неожиданную для автора «Колеба Уильямса» интроспекцию «Мандевилля».

Соединяя в своей повести фигуры, в реальности весьма далекие друг от друга и в художественном, и в идейном отношении, Пикок ведет планомерную борьбу с общей тенденцией в современной ему литературе с романтической экзальтацией, нездоровой интроспекцией, мизантропией.

Знаменательно, что «Аббатство кошмаров» вышло одновременно с «Нортенгерским аббатством» Джейн Остен, романом, также резко высмеивающим издержки романтической литературы, и в первую очередь «готический роман тайн и ужасов».