Абд-аль-Кадир

Когда произносились эти слова, в мире уже возникли условия для осуществления былых надежд Абд-аль-Кадира. Однако в его время эти надежды были всего лишь прекраснодушными мечтаниями, к которым сам эмир относился довольно скептически. Он, разумеется, не мог предвидеть последующего развития событий. Эмир не верил в то, что иностранное господство в Алжире будет вечным. Но он и не видел в своей эпохе реальных путей для победы над колонизаторами и создание независимого алжирского государства. Поэтому, когда французы интересовались его мнением, о колониальном управлении Алжира, он отвечал: «Мой совет легко и просто претворить в жизнь. Следуйте моему примеру: управляйте только по закону, и вы преуспеете».

В заточении Абд-аль-Кадир, как и в период алжирской войны, привлекал живое внимание общественности во Франции и в других европейских странах. Интерес к нему даже возрос. В немалой мере это было вызвано возмущением либеральных кругов недостойным обращением с эмиром французского правительства, грубо нарушившего свои обязательства. Требования об освобождении эмира особенно громко звучали в Англии, что, впрочем, объяснялось не столько любовью к справедливости, сколько старым англо-французским соперничеством в колониальном мире. В январе 1849 года лондонская «Таймс» писала: «В момент капитуляции эмиру могли бы быть предъявлены более жесткие условия; но коль скоро слово дано, честь французской нации зависит от того, будет ли оно сдержано».

Большой интерес европейцев вызывает и сама личность Абд-аль-Кадира, которая, по свидетельству современника, «привлекает своим возвышенным духом, чистотой и силой характера, благородством чувств и оригинальностью мысли». Выходят книги о жизни эмира. Его образом вдохновляются поэты и художники. Английский поэт Мэйдстоун написал о нем огромную эпическую поэму в несколько тысяч стихов, изданную в Лондоне в 1851 году. Во Франции Абд-аль-Кадир стал «модным человеком». Чуть ли не ежедневно к нему являются с визитами журналисты, офицеры, политические деятели.

Эмира навещал профессор истории Вуньяр, который подарил ему перстень с камнем, осколком от гробницы Наполеона на острове Святой Елены. Известный дипломат и делец Фердинанд Лессепс, организатор строительства Суэцкого канала, посетивший Абд-аль-Кадира, говорил с ним об экономическом развитии Африки. С бывшим епископом Алжира эмир обсуждал богословские проблемы. Французские офицеры толковали с ним о военных делах. Многие из них были обязаны эмиру своим продвижением по службе. Абд-аль-Кадир говорил: «Во французской армии есть немало офицеров, которые должны быть благодарны мне: если бы не война со мной, многие полковники до сих пор остались бы капитанами, а генералы — полковниками».

Вывали в гостях у эмира и любопытствующие светские дамы. Одна из них спросила у него:

«— Почему мусульмане имеют много жен, а не одну, как принято у нас во Франции?

— Потому, — ответил Абд-аль-Кадир с галантной иронией, — что мы любим одну за ее глаза, другую — за ее губы, третью — за ее тело, четвертую — за ее сердце или характер. Если бы мы нашли все это в одной женщине, примером которой можешь быть ты, то не стали бы больше искать других».

Однако не всех визитеров влек к эмиру искренний интерес к человеку большого ума и своеобычного характера. Большинство слеталось «на знаменитость». Группе посетителей, которые начали расточать ему комплименты, Абд-аль-Кадир сказал с деликатной прямотой:

«Я вижу вокруг себя добрых и благожелательных людей, любезно выражающих хвалу тем немногим хорошим качествам, которыми небо наградило меня; но боюсь, что среди вас нет истинного друга, указавшего бы мне на мои недостатки, которыми я наделен в гораздо большей мере, чем достоинствами».

В конце концов неумеренно частые визиты стали слишком докучать эмиру, и он попросил тюремное начальство ограничить их число.

В период пребывания Абд-аль-Кадира во Франции возникает новый миф о нем, искажающий его личность и до сих пор бытующий в официальной французской историографии. Если во время войны его порочили как государственного и религиозного деятеля, то во время и после заточения стали извращать истинный смысл его отношения к победителям, изображая эмира чуть ли не приверженцем французского колониализма. При этом использовался тот же прием, что и прежде, только теперь французские авторы выступали не в роли врагов, а в облике друзей или даже поклонников Абд-аль-Кадира.

Миф о туземном разбойнике уступил место мифу о просветленном туземце. Если в прошлом эмира поносили за религиозный фанатизм, то теперь стали восхищаться его веротерпимостью, возникающей, понятно, под влиянием французских покровителей. Об этом говорится, например, в «Истории Алжира», изданной в 1962 году в Париже, равно как и в десятках других книг, написанных ранее. Из врага цивилизации он вдруг превратился в ревностного ее поборника, из воинственного вождя — в благолепного миротворца.