Абджед, хевез, хютти...: Роман приключений

Жизнь в Гакуче текла медленно, как мед, но несколько отличалась от него вкусовыми свойствами. Утро проходило дисциплинированно и скучно. В остальное время занимались разговорами об Англии и культурной жизни, вистом или шахматами. Прошедший день походил на завтрашний, как близнец на близнеца. Ночи же были тревожны: по крайней мере, дважды в неделю приходилось летать, сломя голову, на низкорослых горных лошадках к западной границе, где бунтовали афганские князьки, из которых никакие доллары и подтяжки от Маквеля не могли выбить азиатчины. Нередко лазарет в Гакуче, рассчитанный на десяток кроватей, был переполнен жертвами чернильных ночей и предательских выстрелов: афганцы хорошо знали свои горы.

В полуверсте от казарм и офицерских квартир, за высокими стенами из гофрированного железа, находился аэродром и ангары с аэропланами, составлявшими секрет будущих войн. Там шла работа по сборке и испытанию авиационных частей, присылаемых из мастерских, местонахождение которых было покрыто официальным мраком; по ночам над аэродромом стояли молочные столбы прожекторов. Гигантский шум пропеллеров пугал афганских пограничников.

Но что помогало Броунингу собираться с мыслями и с волей — это ночные полеты. Резкий холод бодрил его. Так шло до времени, когда на имя лейтенанта пришла посылка в 24 грамма весом. Так легко и скромно было гладкое кольцо, подаренное Артом Энни Беккет! Письма при посылке не полагалось, ни крошки письма. И Гакуч сразу сменил для Броунинга свой тощий образ на замогильный и величественно-ужасный. Несчастье породнило лейтенанта с отчаявшимися коллегами, но утешение последних — карты и крепкие напитки — оказалось слабым для него. К тому же наступили жары; у полковых лошадей трескались уши. Воздух иссяк.

Приезд приятного штатского джентльмена не мог не стать крупным событием для Гакуча. Джентльмена звали Инносент Смайлерс. Он отрекомендовался ученым геологом и ежедневно подтверждал это звание фундаментальными разговорами о местности. Сблизившись с Броунингом на первом же вечере в офицерском клубе, он стал просиживать часами в одичалом со времени посылки, но все же комфортабельном бунгало[15] лейтенанта. Арт невзлюбил профессора за бесстрастные белесые глаза и извилистые губы, углами книзу; но разговоры о Средней Азии, такой близкой и так нелепо мало исследованной, приятно тревожили лейтенанта.

Однажды воскресным вечером разговор шел горячей обыкновенного. Инносент Смай лере нервно сосал нижнюю губу и постукивал по столу ключом от своего бунгало:

— Лакомейшие кусочки Средней Азии пока еще принадлежат русским, — сказал он. — Какое большое упущение для культурного мира!

Он долго ждал ответа. Потом продолжал:

— Впрочем, мы несправедливы к Советской России. Делать опыты хорошо. Очень хорошо. Почему бы русским не делать социальных опытов… Вы не слушаете меня, лейтенант?

Броунинг сидел, поставив локти на поручни соломенного кресла и крепко скрестив пальцы под подбородком. Почти сонный, он навязчиво смотрел на руку профессора, гулявшую по светлому кругу на скатерти.

Арт вздрогнул и улыбнулся:

— Простите, меня за последнее время отвлекают тяжелые мысли. Вы говорите, что ваши раскопки на Гиндукуше длились почти весь июль?

Соломенное кресло профессора заскрипело.

— 29-го я выбрался оттуда! Проклятое место! Вот где настоящие дикари.

Ключ перестал выстукивать фокстрот. Рука Смайлерса принялась за бумажные шарики. Это была узкая рука с длинными ногтями, одновременно чересчур холеная и недостаточно опрятная. «Сколько времени понадобится коротко остриженным ногтям, чтоб отрасти до светской нормы?» — эта мысль больше не покидала Арта, вместе с ответной мыслью — «не менее десяти дней». Арт прошелся по комнате и остановился в дверях бунгало. Ночь освежила его.

Когда геолог попрощался, Броунинг спустился к озеру. Он был оживлен и почти весел. Загадка ногтей геолога заставила его подтянуться. Навязчивый образ Энни потускнел. Когда Сатта, старый индус из Раджпутаны, принес в бунгало поднос с первым кофе, первое, что бросилось ему в глаза — склоненный над столом профиль саиба[16] с твердо сжатыми губами и энергично выдавшимся круглым подбородком. Четвертушка бумаги, лежавшая перед лейтенантом, была получена им на заре и заключала в себе приглашение явиться в штаб к начальнику авиационного парка к 11-ти часам утра.

Волнение Арта оказалось преждевременным: точно такие же извещения были получены всеми его товарищами, столь же неожиданно и секретно.