Абель-Фишер

Он любил спокойно, без наскока испытывать себя в чем-то новом, неведомом, и в отличие от многих не охладевал, когда что-то не удавалось, не шло сразу и быстро. Возможно, именно в последние годы в Штатах он и набрался терпения, которого теперь хватало. Приступал к намеченному с еще большей тщательностью, чем раньше. Всегда старался доводить начатое до конца.

Эвелина Вильямовна оценивала перемены в отце несколько по-иному. Видела, что четыре с лишним года тюрьмы не прошли даром. Он явно сдал физически. Чуяла: точит недуг. И не зря все чаще оставались нетронутыми в мастерской, на некогда любимом чердаке, рубанок с дрелью. Даже после ухода в формальный запас Вильям Генрихович к ним притрагивался нечасто.

Зато пришли совсем новые увлечения. Как-то рассказал домашним: пишет книгу. Нечто вроде детектива, но на собственный лад. Не спешил, не заставлял вслушиваться в каждую написанную главку, а в ответ на просьбы говорил, что повесть нуждается в правке, в редактировании. Да и отлежаться ей надо. Впечатление, будто не совсем знал, о чем он вправе рассказывать читателю. Нельзя, чтобы было очень похоже, методы работы и оперативные эпизоды должны были оставаться за полями, но и «развесистой клюквой» потчевать никого не собирался. Все те же принятые в его ремесле «рамки дозволенного» смущали, заставляли снова и снова переписывать уже готовое.

Ему откровенно не нравились книги о разведке, о чем полковник открыто признавался на встречах с молодыми коллегами по профессии, критикуя и такого признанного в те времена автора, как Кожевников. Из разведчиков творили иконы. Рисовали их «под копирку» — мужественными красавцами, сомнений не знающими. И всегда — безоговорочными победителями, о чем можно было догадаться еще со второго абзаца. У него вызывали усмешку стрельба, метание ножей и прочих отнюдь не разведывательных атрибутов. Быстрое «раскалывание» чужих шпионов, мгновенная вербовка источников — да еще и каких ценных!

Вильяму Фишеру не суждено было пойти по стопам Вильяма Шекспира, но свой вклад в жанр детектива он внес. Эвелина рассказывала о повести, подписанной «Полковник ***», в журнале «Кругозор».

Я же разыскал изданную в «Библиотечке журнала „Пограничник“» книгу «Конец „черных рыцарей“», хотя меня и уверяли, будто все кануло в Лету. Ничего подобного! Вот она, книга в 4,5 печатного листа, сданная в набор в октябре 1966-го и попавшая на прилавки под № 1 (7) в 1967 году.

Правда, Фишеру пришлось и здесь маскироваться. Даже проверено: надежным редакторам «Пограничника» звонили откуда-то оттуда, предлагая не слишком навязываться с вопросами к автору. Пришедший в редакцию высокий, сутуловатый человек являл собой образец скромности во всем — в одежде, в поведении, в отсутствии каких-либо претензий.

Отказался лишь от одного: ему предложили самому «Черных рыцарей» и проиллюстрировать. Иван Степанович Лебедев, так он представился, взял время на размышление. Вскоре позвонил и вежливо отказался. Тут, уверен, сыграла роль его обычная железная конспирация: вдруг поймут по стилю рисунков, кто автор. Да и рисовать надо было «закордонную жизнь» — а что, если невольно бы промелькнули знакомые ему типажи? Нет уж, не стоит…

Почему малоразговорчивый автор представился сотруднице «Пограничника» Валентине Яковлевне Голанд, которой поручили с ним поработать, Иваном Степановичем Лебедевым? Лебедева — девичья фамилия любимой жены Елены, Степановна — ее отчество. Иван — ну, это просто Иван, а может, взял имя одного из братьев Эли. Получился абсолютно благозвучный псевдоним — не нарочитый, не настораживающий, легко и без всяких задних мыслей принимающийся.

С фамилией героя, советского разведчика-нелегала, тоже все понятно. Он окрещен «Флемингом» — в честь Яна Флеминга, английского разведчика и автора «бондиады», в ту пору исключительно популярной в мире и даже к нам, вопреки всему, через «железный занавес» переправлявшейся.

Отыскались и короткие воспоминания редактора «Рыцарей» Валентины Голанд. Она пишет, что, когда пришло время верстки, она попросила Ивана Степановича Лебедева выступить перед сотрудниками журнала Погранвойск КГБ СССР. Тут и выяснилось: перед облеченными доверием журналистами — Рудольф Иванович Абель, ас советской разведки. Хотя до откровений типа — «а по-настоящему это Вильям Генрихович Фишер» не дошло, но все же степень определенной откровенности между засекреченным писателем и его слушателями установилась.