Абель в глухом лесу. Рассказы

— И ты туда же, сама головастик еще, а не знаешь, как бы нос повыше задрать, вот и сегодня какого хорошего да богатого парня упустила, думаешь, в этакой бедности век вокруг тебя женихи будут увиваться!

Теперь она уж отдышалась и снова размашисто зашагала по комнате. Однако, пройдясь взад-вперед несколько раз, остановилась перед девушкой.

— Почему ты сразу не ответила?

— Я Фюлёпу пообещала.

— Этому… ведь он беден как церковная мышь!

— И я бедная, — кротко и спокойно ответила Вилма. — Но Фюлёп по крайней мере добрый человек, девушка ему не только женой будет, но и другом. Ничего, мы будем вместе, одна душа и одна воля, станем работать и разумно жить, и все у нас появится.

Мать испугалась, даже гнев ее прошел, потому что поняла: эти двое уже все решили.

— Он ведь и был-то здесь только раз!

— Только раз.

— И ты уже дала ему слово?!

— Да, про себя.

— Он что ж, не просил?

— Нет.

— Вот дрянь! — взвыла мать, и на нее накатил кашель, в перерывах которого можно было расслышать что-то вроде того, чтоб молчальник этот, лодырь этот не смел больше здесь появляться, потому что получит от ворот поворот.

Наконец с горем пополам она успокоилась, кашель прошел. В изнеможении, нахохлившись, уселась на свое место.

Наступила тишина.

Старик озорно подмигнул дочери и сказал:

— Ну ладно, помолимся — и спать.

Но в это время в дверь постучали.

— Кто бы это? — спросила хозяйка.

— Войдите! — крикнул хозяин.

С приветливой улыбкой вошел Фюлёп. Вежливо поздоровался и покорно попросил прощения, что посмел так поздно к ним возвратиться.

А потом сказал, мол, так уж получилось, что ему для покоя и сна теперь не теплая перина нужна, а слово одно. И слово это должна Вилма сказать, да так, чтобы и в родителях ее оно отозвалось. Маленькое словцо, но все же великое, и желает он его душой и сердцем, а сказать это желанное слово нужно в ответ на вопрос, не пошла бы Вилма за него замуж.

Вилма смотрела на него блестящими улыбающимися глазами.

— Да? — спросил он.

— Да, — тихо ответила девушка.

Тогда Фюлёп поцеловал Вилму, пожал руку хозяину, хозяйку на радостях чуть ли не на руки подхватил и, попрощавшись, счастливый ушел.

— И вправду славный какой парень! — сказала хозяйка.

Хозяин мудро кивал головой, а девушка, румяная, словно яблочко, все смеялась.

ПРАЗДНИЧНАЯ КУРИЦА (перевод Т. Гармаш)

Был понедельник, двенадцатое февраля.

Я сидел в израненном саду одного будайского дома на большом мокром бревне, неведомо как и откуда туда попавшем. Сидел лицом к крепости у подножия горы Орбан. Вокруг на садовых холмах в теплой влажности воздуха дотаивали остатки снега. Но небо было еще плотно затянуто серой пеленой, и солнце пробиться сквозь нее не могло.

Внизу в объятиях Дуная лежал город, затихший наконец после стольких грохочущих недель.

«Господи, — подумал я, — ведь действительно чудо, что мы живы. А жить очень хорошо! Растает снег, потом проклюнутся почки, а из почек распустятся и цветы. И эту серую пелену потихоньку съест солнце, быть может, оно выглянет уже завтра. Тогда снова откроется для души небо, и для истинной жизни вновь расцветет надежда.

Расцветет и прорастет в нашу жизнь!»

Вот о чем думал я в то утро, сидя на влажном пораненном бревне. По сердцу разливалось тепло. И, словно бутон в нежном влажном тумане, расцвело во мне желание разделить это тепло и проснувшуюся, словно почки по весне, надежду с людьми. Притом с такими людьми, которые думают так же, как и я, и колыбель которых — родственница моей деревенской колыбели. Чтобы баюкала, покачивала нас надежда, как покачиваются колыбели, утопая где-то во времени.

И пришел мне на ум старина Мартон Ленге.

Дядя Ленге был выходцем из моей деревни, и все, кому посчастливилось его хорошо знать, как и я, считали его чудесным плотником. Так вот, дядя Мартон не только для других дома строил, но и себе соорудил маленький домик и жил в нем вдвоем с женой, тетей Жужикой.

Жили они неподалеку, на улице Хорка. В последний раз я навещал их осенью. Выходит, не так уж и давно, но по нынешним временам все же очень давно получается, ведь в прошедшие месяцы события накатывали беспрерывно, как воды в потоке. И пока календарь удивлялся, как их столько могло уместиться в несколько месяцев, я думал, живы ли еще дядя Мартон с женой. Как же им не быть живыми, уговаривал я себя, но уговоры эти не очень меня успокаивали.

Я должен их видеть во что бы то ни стало.

И я решил: сейчас же отправлюсь. Взял я в руки палку, повесил через плечо полотняную торбу. Положил в нее остатки съестного, положил одну книгу. И, как настоящий странник, потихоньку отправился в путь. Грязь была страшная и помимо грязи еще множество всяких препятствий в дороге. Но я шел с великим желанием в сердце и вел за руку веру. Вскоре я очутился на маленькой площади в густой толпе.

Кто-то спросил:

— На улицу Хорка? Туда ходить не стоит.