Аберистуит, любовь моя

– Эта история напомнила мне о том случае – как раз перед Пасхой, – когда вы вдруг разболелись, покушав яблочного пирога. Не забыли, как вызывали священника? Как он принял у вас предсмертную исповедь? Это странно, потому что в рюкзаке Мозгли мы также нашли книгу о том, как отправлять последние требы, и квитанцию за прокат карнавального костюма у Дая Торт-Кидая. Там не говорилось, какой он брал, но держу пари – если бы я наведался к Даю и проглядел гроссбух, то обнаружил бы, что это было платье католического священника. Что-что вы говорите?

С миссис Ллантрисант происходила медленная перемена. Она словно решила, что пришла пора сбросить личину. Отняла руки от ушей и посмотрела мне прямо в глаза. Безмозглая, пустая старая сплетница исчезла – на ее месте сидела другая женщина. Хладнокровная, стальная, с каменным лицом. Внезапно миссис Ллантрисант метнулась с кресла в сторону. Я кинулся за ней, ухватил за полу домашнего халата, но она двигалась, как кошка, и была почти у дверей, когда мне наконец удалось вцепиться ей в щиколотку. Быстрая и сильная, она бы вырвалась, но мои ногти впились в старые шрамы на месте варикозных вен. От острой боли она затормозила на долю мгновенья и охнула. Мне этого хватило – я подтянулся выше и уцепился покрепче за полу халата. Тут сказалась ее подготовка: преодолев боль, нацелив каждую связку на выполнение боевой задачи, она развернулась и смерила меня ледяным взглядом робота. Затем, пригнув одно колено, перенесла центр тяжести и, крутанувшись вокруг себя, направила мне в лицо удар тыльной стороной руки. Я отшатнулся и упал навзничь, а она принялась обрабатывать меня с холодной точностью.

Пошел локоть – врезался мне в голову над ухом, и я начал терять сознание. Комната завихрилась, у меня в голове запели птички. Теперь я видел, как взлетает ее колено, – ошеломленный мозг замедлил восприятие этого чудовищного движения до вязкости. Вязкое движение, которого я не в силах был предотвратить. Помню, со странной отстраненностью я видел никчемные детали: как распахнулся домашний халат и чуть выше колена открылась нижняя резинка панталон. Колено, белое, как рыба, и прошитое голубыми жилками, как сыр горгонзола, пошло вверх, как поршень. В последнюю секунду я дернулся в сторону, и колено врезалось в шкаф с бумагами. Я увидел – едва ли не почувствовал собственной шкурой, как в старухе взорвались фейерверки боли. Расцвела глубокая рана, брызнула кровь, и старуха повалилась на пол.

Я склонился над ней и резко отпрянул – она ткнула в меня шляпной булавкой, которую выхватила из ботинка – гипоаллергенного, из телячьей кожи, произведенного в Милане. Я увернулся от булавки, и старуха повторила попытку, однако с изувеченным коленом могла только делать выпады да в безумии извиваться. Я отошел от нее на безопасное расстояние. Внимательно оглядел комнату и заметил то, чего хотел. Среди каминных приборов на решетке стояла большая чугунная кочерга. Я взял ее и подошел к миссис Ллантрисант. Ее взгляд так искажала ненависть, что страха в нем не читалось. И я с безжалостной нарочитостью размозжил кочергой ее колено. Она взвыла, как волчица; ее обслюнявленные челюсти ракетой вылетели на ковер. И она отключилась.

Когда она очнулась, то уже сидела на клиентском стуле, примотанная за щиколотки и запястья кабелем от телевизора. Я вылил ей на лицо умывальный таз воды со льдом. Она подняла голову и посмотрела на меня; ее лицо по-прежнему было исковеркано злостью. Я улыбнулся. После чего пнул ее по колену; она дернулась, заизвивалась и натянула кабель с такой силой, что казалось, сломается деревянная спинка стула.

– Это за убийство раешника.

Она сплюнула кровь на ковер, но ничего не сказала.

– Ну а когда будете готовы, у меня к вам накопилось несколько вопросов.

– Фа пхоххол ффы дды мнад дуюдагх!

Я поднял брови:

– Что?

– Ха гхффорю ды шсугхин схн де оуссллшш ди сфлоффаа, мад дуюдагх!

Я поднял челюсти и запихал обратно ей в рот.

Она принялась бешено ворочать языком, чтобы поставить их на место, – щеки поочередно непристойно вздувались. Когда челюсти встали на место, она заверещала:

– Я говорю, ты, сукин сын, не услышишь ни слова, мать-его!

Я пнул ее по колену, и она заревела в агонии. Я заговорил с ней ласково, как бы рассказывая сказку на ночь:

– Знаете, меня кое-что озадачивает. – Ей не удалось сохранить безразличие – она подняла взгляд. – Вы все время ныли мне о том, сколько вашим подругам приходится ждать в больнице, чтобы им заменили бедренные суставы, а тут я размозжил ваше, мать-его, колено, а вам – хоть бы хны. Почему это вдруг?

Она холодно посмотрела на меня и произнесла:

– Твои угрозы бесполезны. Плевала я на них.

– Почему вы его убили?

– Кого?

– Иоло Дэвиса, музейного хранителя.

– У меня был приказ его ликвидировать, и я его ликвидировала. Для меня он ничего не значил. Это была просто работа.

– Как драить крыльцо?

– Как убить жабу рукоблудную.

– Так где же сочинение?

– Пошел ты, мать-его!

– О'кей, – улыбнулся я.