Абиссинское заклинание

Могилы были и правда очень старые – памятники покосившиеся, вросшие в землю, даты на них – стертые, едва различимые, позапрошлого века… вон какая-то Пульхерия Васильевна Цуцикова, офицерская вдова, скончалась в 1898 году в возрасте девяноста лет. Значит, она почти ровесница Пушкина…

Дорожка повернула.

Справа от нее я увидела окруженный красивой кованой оградой солидный монумент из черного гранита, на котором золотом, славянской вязью было выведено: «Здесь покоится купец первой гильдии Мамонт Аполлонович Мышкин»…

С ума сойти – Мамонт Мышкин! Вот уж действительно – нарочно не придумаешь! И надо же, как хорошо сохранилось это надгробье! Ему ведь больше полутора веков…

Я прошла еще немного – и вдруг увидела впереди, среди надгробий, одинокого человека.

Высокий, точнее – долговязый, сутулый и худой, с бледным лицом, длинными седоватыми волосами и маленькой бородкой… вот же он, Иннокентий! А Рудольф Зурабович говорил, что никогда его не видел, знать не знает!

На этот раз на Иннокентии был не больничный халат, а длинная, поношенная черная шинель. Старинная, под стать этому кладбищу. Такая шинель могла быть у Акакия Акакиевича…

Иннокентий, похоже, заметил меня, помахал мне рукой, жестом пригласил следовать за ним.

Мне уже надоело ходить по этому кладбищу, в ботинки набился снег и начал таять, но Иннокентий так настоятельно звал меня, что я не смогла отказаться. Кроме того, я очень хотела с ним поговорить. У меня были к нему вопросы – правда, я не помнила какие, но надеялась вспомнить по ходу разговора.

Я шла за Иннокентием среди старых могил и надгробий, стараясь не отставать.

Наконец он замедлил шаги, потом остановился возле очередной могилы, показал на нее рукой… и вдруг исчез.

Я удивленно огляделась по сторонам – но его нигде не было, он пропал бесследно.

– Иннокентий! – позвала я без надежды на успех. – Иннокентий, где же вы? Нам нужно поговорить!

Но мне никто не отвечал – только слабое кладбищенское эхо.

Тогда я подошла к могиле, на которую он показал рукой, прежде чем исчез.

Это была очень старая, заброшенная могила. Собственно, просто прямоугольный холмик, на котором лежала выветренная, вытертая временем и непогодой каменная плита.

Эта плита была частично покрыта мхом, частично засыпана снегом, но местами проглядывали неразборчивые буквы.

Я быстро отчистила снег. Мне казалось очень важным прочесть то, что там написано.

И когда я смела с камня снег – я смогла прочесть надпись.

Ту же самую, которую уже читала не раз – на дереве, на коже, железе и стекле.

SATOR

AREPO

TENET

OPERA

ROTAS

И тут, совсем близко, я услышала звонкий детский голосок.

Я обернулась и увидела неподалеку, возле черного гранитного надгробья, маленькую девочку в легкой красной курточке, с красным шелковым бантом в волосах. Девочка бросала мячик в гранитную плиту и повторяла:

– Камень, дерево, железо, кожа и стекло!

– Девочка, тебе не холодно? – спросила я озабоченно. – Здесь тебе не место! Что ты здесь делаешь?

Она снова бросила свой мячик, повернулась ко мне и проговорила с неожиданно взрослой интонацией:

– Жду тебя!

– Ждешь? – спросила я удивленно. – Но зачем?

– Чтобы рассказать тебе правду.

– Правду? О чем?

– О тебе самой…

Она снова бросила мячик и повторила свою странную скороговорку, свое заклинание:

– Камень, дерево, железо, кожа и стекло! И стекло!

– Время истекло! – произнес совсем другой голос – и я обнаружила себя в кабинете Рудольфа Зурабовича, и сам доктор сидел передо мной, потирая свои маленькие ручки.

– Все же вы меня снова загипнотизировали… – проговорила я растерянно.

– Ну, вы же вроде не возражали… и что вам удалось вспомнить? – спросил доктор с детским любопытством.

– Вспомнить? Да ничего я не вспомнила. Ходила по какому-то кладбищу, среди могил девятнадцатого века. Думаю, и кладбища-то такого нет, одни имена чего стоят! Представьте – купец первой гильдии Мамонт Аполлонович Мышкин!

Я громко фыркнула, но доктор смотрел на меня весьма серьезно и заинтересованно.

– Вы видели могилу Мамонта Мышкина?

– А что, такой человек действительно был?

– О да! Он приходится мне дальним родственником, двоюродным прадедом… точнее, прапрадедом. Но это не важно. Вы не могли бы нарисовать его надгробье? – Доктор придвинул мне карандаш и листок бумаги.

– Ну, в меру своих способностей…

Я как могла нарисовала монумент, окруженный кованой оградой.

Доктор взглянул на рисунок, и глаза его заблестели:

– Надо же! Это надгробье именно так и выглядит! Когда вы бывали на Борисоглебском кладбище?

– Да никогда! Я о таком кладбище даже не слышала! А где хоть оно находится?

– На Охте. Это одно из самых старых кладбищ в нашем городе.

Рудольф Зурабович не хотел меня отпускать, сказал, что ему во мне не все ясно и он хотел бы еще со мной поработать. Я не стала грубить в ответ, отшутилась и сказала в лучших традициях, что, может быть, когда-нибудь я и соглашусь. И заторопилась уходить.

Юра спокойно спал в холле на дальнем диване, девчушка рядом с ним играла с телефоном.

Я присмотрелась: это была совсем не та девочка, что являлась мне во сне. Ну, оно и к лучшему.

Я растолкала Юру, и мы поехали обратно к Войтенко.