Абиссинское заклинание

Крик этот становился все громче и громче, голос Кулагина повышался, постепенно он превратился в тонкий мучительный визг, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки…

И вдруг на самой высокой, невыносимой, душераздирающей ноте этот крик оборвался, и наступила оглушительная тишина.

Я удивленно уставилась на то место, где только что стоял Кулагин.

Его не было, он исчез без следа, как будто с последним мучительным воплем улетел в низкое зимнее небо.

Мы стояли в полной тишине, уставившись друг на друга, пока на ближайшем дереве не каркнула ворона.

– Что это было? – проговорил Войтенко охрипшим от волнения голосом.

И в это время раздался скрип снега под чьими-то шагами, и из-за надгробья купца первой гильдии Мамонта Мышкина вышел высокий сутулый человек с длинными седеющими волосами и маленькой остроконечной бородкой.

Иннокентий.

Как в моем гипнотическом сне, он был одет в долгополую черную шинель с серебряными пуговицами. Такие шинели носили, наверное, в девятнадцатом веке.

Он подошел к каменной плите с высеченным на ней заклинанием, по углам которой были разложены артефакты, наклонился, поднял жетон, спрятал его в карман своей шинели и посмотрел на меня:

– Железо!

Я порылась в своей сумке, достала оттуда металлическую пластину, привезенную Николаем из Африки, но не сразу отдала ее Иннокентию. Придерживая ее рукой, я проговорила:

– Объясните, что здесь произошло? Я ничего не понимаю!

– Что произошло? Кулагин вообразил, что собрал все пять могущественных артефактов, и попытался привести в действие таящиеся в них силы. Но благодаря вашей сообразительности, благодаря тому, что один артефакт был фальшивым, процесс пошел вразнос. Чтобы лучше это понять, представьте, что запускают ракету с пятью реактивными двигателями равной мощности – но один из этих двигателей перед стартом заменили на муляж. Ракета на старте перевернется и взорвется… так произошло и с Кулагиным. Процесс пошел вразнос…

– Он погиб?

– Можно сказать и так. Хотя скорее он попал в темное пространство между мирами. Но это еще хуже, чем гибель.

– А если бы у него были все пять подлинных артефактов? – не отступала я. – Что бы тогда произошло?

– Об этом вам лучше не знать. Для этого еще не пришло время.

– А когда оно придет?

Мне никто не ответил. Я взглянула туда, где только что стоял Иннокентий… и не увидела его. На его месте было только старое, высохшее дерево, черные ветви которого можно было издали принять за худого сутулого человека, облаченного в старомодную шинель. На верхнюю ветку спикировала ворона и посмотрела на меня хитрым всезнающим глазом.

Тут за спиной у меня раздался удивленный голос.

– Что это было? Что мы здесь делаем? – проговорил Войтенко, растерянно оглядываясь по сторонам.

Мне показалось, что лицо его странно изменилось – оно стало мягче, доброжелательнее, чем прежде.

Он достал из кармана телефон, потыкал пальцем в экран и пожал плечами:

– Здесь нет сигнала… сейчас, я попробую отойти в сторону… вызову охрану…

Он отошел, а я взглянула в последний раз на плиту, где только что были разложены артефакты.

Но там, где только что был старый, истертый временем и непогодой камень с высеченным на нем заклинанием, теперь лежала плита из черного полированного гранита.

На этой плите были высечены два имени и дата.

«А. В. Ракитина. 15. 07. 1961 – 20. 08. 1998.

В. Н. Ракитин. 24. 11. 1963 – 20. 08. 1998».

И тут что-то случилось в моей душе, в моей памяти. Словно кто-то отдернул плотную занавеску, которая закрывала от меня мое прошлое.

Я услышала громкий, фальшивый голос какой-то незнакомой женщины, которая проговорила:

– Лена Ракитина!

И вдруг я поняла, что эта женщина обращается ко мне, что это я – Ракитина… только не Лена, а Алена, Аленка… так называла меня мама… моя настоящая мама…

А потом я вспомнила еще кое-что.

Двадцатое августа.

День, который выбит напротив обоих имен.

Мы ехали с папой и мамой в машине, возвращались с дачи – и вдруг навстречу нам вывернул огромный грузовик…

Раздался грохот, треск, скрежет.

Мама успела открыть дверцу машины и вытолкнуть меня…

А больше я ничего не смогла вспомнить.

– Алена, вы идете? – Войтенко махал мне из-за могилы купца Мышкина.

Я погладила плиту, под которой лежали мои родители, и пошла за ним, едва переставляя ноги, так что ему пришлось подхватить меня под руку.

Не помню, как мы дошли до ворот кладбища, помню, что там ждали две машины. За рулем одной была сама Кристина, в другой находилась охрана.

Войтенко усадил меня рядом с собой на заднее сиденье, успев перед этим, надо думать, сообщить Кристине про предателя Юру. Смутно дошли до меня их разговоры, помню, удивилась еще, что великий и ужасный Войтенко не размазал Кристину по стенке, а просто поставил на вид. Еще я поняла, что он помнит только, как настиг нас на кладбище Кулагин и угрожал пистолетом, и мы отдали ему все артефакты. Он взял их и ушел.

И никакого Иннокентия, и никакого исчезновения своего врага он не помнит. Ну, это и к лучшему.