Абордажная доля

Однако перемены, несмотря на всю мою к ним готовность и бдительность, все равно начались внезапно. В последнюю секунду, когда мир вокруг уже пошел волнами, я успел дернуть взвизгнувшую Алису вперед, чтобы обхватить обеими руками и прикрыть, и, кажется, повредил ей при этом руку. А потом дорога под ногами выгнулась, опрокинула меня, пошла волной, словно хлыст во время удара. Проскользив на спине несколько метров, я с разгона взлетел в надвинувшуюся со всех сторон темноту — и, на мгновение зависнув в высшей точке траектории, рухнул в неизвестность.

ГЛАВА 8, в которой Алиса танцует, а Глеб — убивает

— Откуда вы знаете, что я не в своем уме? — спросила Алиса.

— Конечно, не в своем, — ответил Кот. — Иначе как бы ты здесь оказалась?

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране Чудес

Алиса Лесина

Из мутного болота тяжелого, обрывочного сна выдернула боль, прострелившая плечо и вырвавшая из пересохшего горла крик. Меня сдавило, словно тисками, свернуло в позу эмбриона и прижало к чему-то жесткому. Я скорее интуитивно догадалась, чем поняла, что это Клякса перехватил меня поудобнее.

А потом мы упали.

Сердце подскочило к горлу и встало там комом от ощущения перегрузки, потом — ухнуло в пятки от чувства свободного падения. Распахнув глаза, я увидела тьму и задохнулась от ужаса.

Следующий удар пришелся сбоку, потом — снова в спину измененного, а дальше я уже перестала понимать, где верх, где низ, падаем мы или летим. Мы были щепкой, которую ураган, запертый в каком-то лабиринте, трепал, швырял и бил о стены.

Не знаю, как ориентировался в происходящем Глеб, но каким-то чудом он всегда умудрялся принять удар на себя, словно чуял, откуда тот последует. Я же сжалась в его руках, стараясь сгруппироваться и стать как можно меньше. Зажмурилась и горячо молилась, чтобы все это поскорее закончилось. Я уже отчаянно жалела не только о том, что не осталась с Югером, но даже о завершении той бесконечной дороги через мертвый город.

Не знаю, сколько это продолжалось. Показалось, что прошла вечность, прежде чем очередное падение оборвалось вязким всплеском, и мы рухнули в какую-то густую жижу с тошнотворно-сладким запахом гнили. Я чудом умудрилась не хлебнуть от неожиданности этой дряни, а потом с облегчением почувствовала на лице воздух.

— Погоди, не открывай глаза, это достаточно едкая дрянь, — предостерег меня Клякса.

Я только и сумела, что нервно кивнуть. Мужчина поднялся сам и попытался поставить на ноги меня, однако вышло это далеко не сразу: мышцы свело. Но терпения измененному было не занимать. Он опустился на одно колено, усадил меня на другое и принялся молча разминать сначала локти и плечи, потом — лодыжки. Это и так-то больно, а по свежим синякам, которые покрывали, кажется, добрую половину моего тела, и вовсе почти невыносимо.

Но я, стиснув зубы, терпела, только всхлипывала порой и шипела. Глеб делал то, что необходимо, а времени ждать, пока само пройдет, не было: малейшее промедление могло обернуться очередными неприятностями. Кажется, я начала привыкать к этому месту.

И только когда пытка прекратилась, оставив лишь ломоту в мышцах и ноющую боль в местах ушибов, я заметила еще одну деталь помимо мерзкого гнилостного запаха: лил дождь. Я в первый момент не поверила своим ощущениям и только поэтому не запрокинула лицо, чтобы поймать ртом хоть несколько капель, и тут мой затылок обхватила ладонь Кляксы. Я зажмурилась крепче, ожидая чего-то плохого — не знаю, чего именно и почему, а он вдруг начал тщательно вытирать мне лицо какой-то мягкой тканью. И было в этом простом действии столько отеческой, ласковой заботы, что стало одновременно неловко, смешно и очень тепло на душе.

— Можешь открывать, — наконец разрешил Глеб.

Я с трудом разомкнула слипшиеся веки, заморгала, пытаясь привыкнуть к свету — тусклый, сероватый, он здесь все же был. Правда, толком не успела оглядеться, а измененный уже вложил мне в руки черную скорлупку собственного шлема — она оказалась легкой и неожиданно тонкой.

— Пей, только медленно, очень маленькими глотками, задерживая воду во рту. Насколько я могу судить, она вполне пригодна.

— А ты? — смущенно спросила я: на дне плескалась пара глотков. Клякса не ответил, лишь выразительно выгнул бровь, и я, стушевавшись, приникла к «чаше».

Очень хотелось не удовлетвориться парой глотков, а осушить по меньшей мере половину такой посудины, но я с трудом заставила себя выполнить указания мужчины.

Наверное, это была самая вкусная вода в моей жизни, даром что тоже отдавала гнильцой. Конечно, хотелось еще, но и эти несколько капель принесли облегчение.

— Как ты? Цела? — спросил Глеб, забирая у меня посудину.

— Да, более-менее. Спасибо тебе большое! И за вот это падение, и за воду, и за… спасибо, в общем. Мне кажется, я сама точно покалечилась бы!

— Сама бы ты сюда не попала, — поморщился он. — Пойдем, а воды по дороге наберем.