Аборигены, кенгуру и лайнеры

Одно из наиболее интересных свидетельств о жизни в австралийской колонии в период лихорадочного распространения овцеводства оставил нам не кто иной, как Чарлз Дарвин. Этот замечательный исследователь природы дает не менее ценное и поучительное описание людей, своих современников. Во время известного плавания на корабле «Бигль», когда он накопил наблюдения, легшие в основу теории эволюции, Дарвин пробыл два месяца в Австралии, причем он посетил Новый Южный Уэльс, Тасманию (тогда ее звали Вандименовой землей) и Юго-Западную Австралию. Он смог заглянуть также в Батерст — центр овцеводства, расположенный на двести сорок километров западнее Сиднея.

О Сиднее Дарвин пишет, что здесь жалуются «на высокую арендную плату и трудность снять дом»[3], и это звучит очень современно, так как в 1962 году рабочий, получавший до пятнадцати фунтов в неделю, должен был не моргнув глазом отдавать половину этой суммы за две комнаты для себя и своей семьи.

О том, что во времена Дарвина английская политика создания внутри «границ поселения» маленькой Англии осуществлялась успешно, свидетельствуют его слова: «Страна во всех отношениях была очень похожа на Англию, разве что пивные были здесь более многочисленны»[4]. Нет сомнения, что и теперь дело обстоит так же, несмотря на конкуренцию клубов, — австралийский климат вызывает жажду!

Замечания Дарвина о производстве шерсти и связи этого вида деятельности с системой наказания преступников весьма поучительны: «Между детьми разбогатевших бывших каторжников и свободными поселенцами существует постоянное соперничество, причем первым угодно считать, будто честные люди незаконно вмешиваются в их дела. Все население, бедные и богатые, стремится разбогатеть; среди высших классов постоянной темой разговоров служат шерсть и овцеводство»[5].

Дарвин верно подмечает, что дети каторжан чувствуют себя уже не англичанами, а австралийцами, они заявляют о своей преданности земле, на которой родились, и относятся подчеркнуто нетерпимо к представителям той страны, которая причинила страдания их отцам.

Он описывает также установившееся правило, которое сохранилось у австралийских овцеводов и до сегодняшнего дня: «Поселенцы имеют то преимущество, что их сыновья с раннего возраста помогают им в делах. В возрасте от шестнадцати до двадцати лет они нередко ведут хозяйство на отдаленных пастбищах». Но и здесь Дарвин жалуется на вредное влияние каторжников, он продолжает: «При этом, однако, приходится допускать тесное общение юношей с прислугой из преступников. Мне неизвестно, чтобы моральный уровень общества принял какой-то особенный характер, но при подобных правах и отсутствии каких бы то ни было интеллектуальных интересов он, почти несомненно, должен упасть». И Дарвин добавляет: «Что до меня, то я думаю, что только острая необходимость заставила бы меня эмигрировать»[6].

Дарвин возвратился в Англию и без «острой необходимости» разработал в уединении Дауна свою давшую толчок всему миру теорию биологического развития, в то время как на другой стороне земли каторжане и овцы, лицевая и оборотная стороны медали, делали Австралию в высшей степени ценной экономической опорой Англии. Австралия стала источником благосостояния, и движение против ссылки преступников в. Австралию, начатое в пятидесятых годах свободными поселенцами, освобожденными ссыльными и их детьми, вынудило метрополию отказаться в дальнейшем от депортаций, хотя скваттеры требовали присылки каторжников — дешевой рабочей силы.

После мятежа в Эуреке

Земля принадлежала скваттерам или, вернее, овцам, которые ее захватили. Управление в различных колониях, получивших известную самостоятельность, — чему-то Англия научилась на своем опыте в прежних американских колониях — находилось под контролем скваттеров, и Австралии, казалось, предстоял длительный период спокойного процветания. Одним из призраков, преследовавших овцеводов, была мысль о том, что может быть найдено золото; они боялись, что из-за него начнется брожение среди их рабочих, — и были правы.

Уже в 1823 году надзиратель Макбрайен случайно во время работы нашел золотоносный песок у Фиш Ривер в Новом Южном Уэльсе. Когда в 1848 году членам правительства в Сиднее предъявили золотой слиток, обнаруженный возле Бериммы, находку порешили оставить без внимания «из боязни вызвать возбуждение общественности». Но, сколь ни мало это нравилось правительству, самородки находили снова и снова.

В мае 1851 года земельный комиссар Батерста встревоженно писал в Сидней, что «некий мистер Харгривс нанял людей рыть для него золото» и что следует «принять решительные меры, чтобы помешать людям бросить свою работу ради золота». Овцы были важнее.